Глава 6

Глава 5

Глава 6

             

              Прежде чем шесть австралийских колоний объединились в федерацию, их разрозненность доходила до абсурда. Каждая из них выпускала свои марки, вела свой отсчёт времени, имела свою собственную систему налогообложения и взымала пошлины. Джофри Блайней в «Короткой истории Австралии» отмечает, что если владелец пивного бара в Водогонге в Виктории захотел бы продавать пиво из Обери, города, расположенного на противоположной стороне реки Мюррей и относящегося территориально к Новому Южному Уэльсу, то ему пришлось бы платить такую же по размеру пошлину, как если бы он продавал пиво из Европы. Это было реальным сумасшествием. Поэтому в 1891 году представители шести колоний встретились в Сиднее, чтобы обсудить создание нормального государства, которое позднее вошло в историю под именем Австралия. Десять лет ушло на утряску рабочих моментов, и первого января 1901 года было провозглашено рождение новой страны.

              Так как Сидней и Мельбурн не уступали друг другу в числе преимуществ, то столицу, в качестве компромисса, решено было отстроить заново где-нибудь в лесах. При этом условились, что Мельбурн будет временной столицей.

              Перебранка относительно места для строительства столицы длилась годы, пока выбор не пал на глухую сельскую местность, расположенную у подножия холмов Тидбинбила на юге Нового Южного Уэльса. Столицу назвали Канберра (хотя название позднее пытались англизировать, заменив его на Канбери). Холодная зима, изнуряющее, жаркое лето, удалённость от всех больших городов – весьма малообещающие местоположение для создания столицы. Новый Южный Уэльс выделил около полутора тысяч квадратных километров бесполезной территории для создания столицы, которая должна была стать федеральной зоной по модели американского округа Колумбия.

              Так молодое государство обзавелось столицей. Выбор названия стал следующим препятствием -- решение этого вопроса вызвало яростные споры и заняло ещё какое-то время. Кинг О. Маллей, выходец из Америки и политик, оказавший сильное влияние на создание федерации, предлагал назвать столицу Шекспир. Среди всплывших наименований были: Миёла, Пшеницашерстьзолото, Эмю, Эвкалипт, Сидмеладелаидпербрисо (первые слоги названий столиц колоний), Опоссум, Гладстон, Кукабара, Кромвель и звеняще бессмысленное Виктория Дефендера Дефендер. В итоге, Канберра выиграла по умолчанию. На официальной церемонии, устроенной чтобы увековечить принятый выбор, жена генерал-губернатора, стоя перед благородным собранием, брюзгливым голосом объявила, что победило название, которое уже было в ходу. К сожалению, никто не догадался проинструктировать её, и она сделала ошибку в произношение названия, поставив ударение на второй слог ( КанБЕрра) вместо того, чтобы слегка усилить произношение первого слога (КАНберра). Ну, да это не важно. У юного государства теперь была территория, отведенная под столицу, имя для неё, и на всё на это ушло всего одиннадцать лет со дня образования государства. С такой стремительной скоростью можно было надеяться на то, что всего через каких-то пятьдесят или около того лет они отстроят столицу. На самом деле, на это ушло гораздо больше времени.

              Несмотря на то, что Канберра в настоящий момент является шестым по величине городом в Австралии и самым тщательно спланированным урбанистическим пространством, она всё ещё остаётся австралийской глубинкой. В отличии от всех других столиц до неё сложно добраться. Канберра расположена в шестидесяти километрах от магистрали Хъюм, соединяющей Мельбурн и Сидней, не проходит через неё и железнодорожная магистраль. Главная автотрасса, проходящая через Канберру, уходит на юг и ведёт в никуда, к западу от города нет ничего кроме небольшого городка Тъюмут, из которого до столицы можно добраться только на грузовике.

              В 1996 году, после своего избрания на пост премьер министра, Джон Хорвард вызвал массу кривотолков, отказавшись жить в Канберре. Он заявил, что будет жить в Сиднее и ездить в Канберу для выполнения своих обязанностей по мере необходимости. Как вы можете себе представить, это вызвало негодование среди жителей Канберры, вполне возможно, что их негодование было вызвано тем, что они сами о таком даже не помышляли. Но что самое интересное в этой истории, так это то, что Джон Хорвард это один из скучнейших людей в Австралии. Представьте себе директора семейного похоронного агентства, который мечтал стать директором похоронного агентства с 11 лет, чьим самым наивысшим достижением стало избрание на пост директора ассоциации похоронных агентств регионального центра Квинбин, и вы поймёте, что из себя представляет Джон Хорвард. Когда некто, столь бесцветный как Джон Хорвард, воротит нос и отказывается жить в каком-то городе, то сразу становится ясно – этот город достоин того, чтобы на него взглянуть. Я с нетерпением ждал момента прибытия в Канберру.

Автотрасса, разделённая на две полосы, ведёт в столицу, пролегая посреди лесных массивов, в конце концов она достигает немного более урбанизированных территорий, где она тянется через бульвар, и наконец вы в зоне неограниченных пространств, застроенных монументальными домами, и, хотя это невероятно трудно понять в городе со столь широкими и размытыми границами как Канберра, вы догадываетесь, что вы уже либо в самом городе, либо находитесь совсем близко к нему. Это очень странный город, скорее это вовсе даже и не город, а невероятно большой парк с городом, запрятанным в нём. Кругом сплошные лужайки, деревья, зелёные изгороди и огромное искусственное озеро – всё это замечательно, но слегка неожиданно.

Я забронировал комнату в гостинице Рекс, потому что это первая гостиница, которая попалось мне на глаза, и ещё потому, что я никогда не останавливался в гостинице, названной в честь домашнего питомца. Гостиница Рекс полностью соответствовала тому, что вы ожидаете найти в блочной гостинице, названной в честь питомца. Но я не придал этому значение. Мне хотелось только одного - прогуляться по зелёным просторам и размять ноги. Я зарегистрировался в гостинице, закинул в комнату сумки и вышел на свежий воздух. Из окна машины я приметил туристический центр, который, по моим подсчётам, находился в минутах ходьбы, поэтому первым делом я отправился туда. На самом деле путь оказался совсем не близким, совсем-совсем не близким, до всего, что есть в Канберре, нужно долго добраться.

В туристический центр я попал перед самым его закрытием, но за исключением памфлетов и брошюр с информацией о гостиницах и достопримечательностях, там ничего особо и не было. В одном из залов демонстрировали отчаянно оптимистичный ролик под названием «Канберра – место, где есть всё» – ролик, повествующий о том, что здесь вы можете покататься на водных лыжах, приобрести вечерний наряд и поесть пиццу – и всё это за один день. Ну вы , я полагаю, примероно представляете, что я имею в виду. Однако так как помещение было приятно охлаждено и потому, что я устал от ходьбы, я с радостью просмотрел фильм. Необходимо отметить, что после его просмотра, я не стал ни кататься на водных лыжах, ни покупать вечерний наряд, ни есть пиццу, в основном потому, что ничего из перечисленного поблизости не было. Я дам вам один совет на случай, если вы решите поехать в Канберру: никогда не выходите из гостиницы без хорошей карты, компаса, запаса продовольствия на несколько дней, сотового телефона с зарегистрированным телефоном службы спасения. Два часа кряду я ходил по бесконечным, радующим глаз зелёным кварталам, при этом совсем не будучи уверен, что я не хожу по кругу. Время от времени я натыкался на развилку дорог – дороги разбегались в разных направлениях, но каждая из них вела к абсолютно идентично обустроенному району-двойнику; я старался выбирать ту дорогу, которая в наибольшей степени выглядела так, как будто она ведёт к цивилизации, чтобы через несколько минут опять наткнуться на очередную развилку, идентичную предыдущей. Я не встретил ни одной живой души: ни пешеходов, ни кого-нибудь, кто бы работал в саду перед домом. Время от времени проезжали машины, притормаживая на перекрестках, и водители смотрели по сторонам, как мне казалось, с отчаянным выражением: «Какого черта? Где, в конце концов, мой дом?»

Я мечтал, что смогу найти привлекательный пивной бар наподобие тех, в которых мне нравилось бывать в Сиднее – бары, настолько заполненные офисными работниками, зашедшими туда по окончанию долгого рабочего дня, что часть этих счастливчиков выплескивалась на тротуары. Вслед за этим следовал ужин в кафешке неподалёку, где сервируют очаровательно обильные порции. Но подобные увеселительные заведения, как и любые другие заведения, явно отсутствовали на сонных улицах Канберры. Наконец, когда я завернул за угол, передо мной неожиданно предстал центр города. Здесь хотя бы были рестораны, магазины и другие прелести городской жизни, но всё это, к сожалению, было закрыто. Центр Канберры представлял собой скопище площадей, окруженных магазинами, где не было никаких признаков жизни за исключением ударов и хлопков, в которых я опознал звуки скейтборда. Так как выбора у меня не было, то я пошёл на эти звуки и вышел на площадь, где пять или шесть подростков, все в кепках, надетых задом-наперёд и широких шортах, оттачивали нелепые трюки, скатываясь по металлическим перилам. Я сел на скамейку и с нездоровым интересом наблюдал, как ради скольжения на расстояние от нуля до нескольких сантиметров они, перехватываемые силами гравитации, балансируют в сторону неподатливой поверхности площади и рискуют заработать открытый перелом и травму промежности. Всё это казалось абсолютно идиотским занятием.

Если есть что-то глупее, чем просить подростков в кепках, надетых задом-наперед, порекомендовать ресторан, то мне это просто не пришло в тот момент в голову, поэтому я обратился к ним с вопросом о ресторане:

- Вы американец? – спросил один из подростков с удивлением в голосе, которого я не ожидал услышать в столице.

Я согласился с этим утверждением.

- За углом есть Макдональдс.

Я мягко пояснил, что гражданство совсем не предполагает, что я ем только еду моей страны.

- Я бы не прочь найти тайский ресторан, - прибавил я.

Они смотрели на меня с выражением полного замешательства, такое неприкрытое зависание можно изобразить у себя на лице, только если вам четырнадцать лет.

- Ну или индийский ресторан, - добавил я с надеждой в голосе, но в ответ опять получил непроницаемые лица с выражением «никого нет дома».

- Индонезийский? Вьетнамский? Лебанийский? Греческий? Мексиканский? Малазийский?

По мере того как лист разрастался, они лишь стесненно пожимали плечами, как если бы боялись, что я каждого из них лично буду считать ответственным за неполноценность местной кулинарной подборки.

Итальянский? – спросил я.

- На улице Лонсдэйл есть Пицца Хат, - пропищал один из них с торжествующим видом, - а по вторникам у них день «всё, что вы можете съесть».

- Спасибо, - сказал я, осознавая, что этот диалог меня никуда не приведёт, и собрался уже было уходить, но затем повернулся обратно, ткнул в мальчишку, который сообщил про Пиццу Хат, пальцем и сказал, - сегодня пятница.

- Дааа, - размеренно кивнув, согласился мальчик, - по пятницам у них нет шведского стола.

В итоге я нашёл гостиницу Рекс, но переступив её порог, я осознал, что совсем не хочу ужинать здесь. Ужинать в гостинице, где вы остановились, это банально, к тому же это свидетельство одиночества, откровенное признание того, что у вас отсутствует какая-либо личная жизнь. По стечению обстоятельств никакой личной жизни у меня не было, но проблема была даже не в этом. Знаете ли вы, что является самым удручающим в одиноком ужине в своей гостинице? Это момент, когда подходит официант и убирает все приборы и фужеры, оставляя лишь один набор, как бы давая этим понять: «В том, что никто не присоединится к вам за ужином, нет никаких сомнений, поэтому мы уберём всё лишнее и посадим вас лицом к той колонне, а позднее мы принесём вам огромную корзину с одной булочкой. Наслаждайтесь.»

Поэтому я зашёл в гостиницу всего на мгновение и тут же вышел обратно. Дорога, вдоль которой я шёл, была отстроена с размахом, хотя машин практически не было, и по обе стороны плотными рядами темнели в основном только офисные здания. Через несколько сот метров я наткнулся на гостиницу, которая нельзя сказать, чтобы сильно отличалась от Рекса. При гостинице был итальянский ресторан с отдельным входом, и, похоже, это было лучшее из того, что мне бы удалось отыскать в Канберре. Я вошёл и оторопел, заметив, что ресторан заполнен местными разодетыми так, как если бы проходило какое-то торжество. Их манера общения с официантами, то как они гармонировали с окружающей обстановкой в целом –　всё это говорило о том, что их отношения с этим рестораном переросли в долгосрочные. Если местные жители приходят в бетонные рестораны, то это говорит о том, что общество в целом испытывает какую-то неудовлетворенность.

Официант убрал все лишние приборы, но принес мне шесть булочек, и этого хватило бы, чтобы поделиться с друзьями, если бы мне удалось ими обзавестись. В ресторане царила веселая атмосфера: все воодушевленно выпивали и закусывали – австралийцы, благослови их за это бог, любят пропустить стаканчик-другой – и еда была великолепна, но всё равно ощущение пригостиничного ресторана было неизгладимо. Как я открыл для себя позднее, это очень типично для Канберры: здесь много ресторанов и баров в огромных, лишенных индивидуальности гостиницах, безликих коробках, так что под конец начинает казаться, что вы всё время проводите в длинных переходах невероятно просторного международного аэропорта.

После того как я набил живот, отправив туда спагетти, три бутылки итальянского пива и шесть булочек (я так и не смог завести друзей), я решил прогуляться и ознакомиться с местностью, выбрав в этот раз направление, противоположное моей предыдущей прогулке, надеясь, что где-то в Канберре должен быть приличный пивбар или уютный маленький ресторанчик, куда бы я мог ходить ужинать в последующие дни, но так ничего и не обнаружил, и через какое-то время опять оказался на пороге Рекса. Я посмотрел на часы. Было всего только пол десятого. Я направился в бар, где у стойки заказал себе пиво и, получив его, устроился в глубоком кресле. За исключением столика, за которым трое мужчин и одна женщина шумно веселились, и одинокого джентльмена, нависшего над бокалом у барной стойки, зал был пуст.

Я выпил пива, вытащил записную книжку, ручку и положил их перед собой на случай, если какая-нибудь неожиданно удачная мысль забредёт ко мне в голову, затем добавил к этому набору книгу, которую купил в букинисте в Сиднее. Книга называлась «Внутри Австралии» и была опубликована в 1972 году американским журналистом Джоном Гантером, имя которое одно время было на вершине туристической журналистики, но боюсь, что сейчас его уже никто даже не вспомнит. Эта книга была его последней книгой, вернее она должна была стать его последней книгой, но этот бедняга умер, не завершив её подготовку к публикации.

Я открыл главу о Канберре, любопытствуя, какой её увидел Джон много лет тому назад. Джон пишет, что Канберра была небольшим городком с населением 130 тысяч человек, заставляющим вас почувствовать себя в «сельской местности», он описывает ее как уютное местечко, где всего несколько светофоров, практически нет ночной жизни, несколько пригостиничных баров, и пять-шесть неплохих ресторанов. Одним словом, если сравнивать с 1972 годом, то ситуация, похоже, изменилась в худшую сторону. Я испытал гордость, прочитав, что гостиница Рекс была обозначена, как «гостиница для стильных посетителей» - очень приятно, когда твой вкус официально признан, даже если это информация тридцатилетней давности. Бар гостиницы был обозначен как лучший в городе. Я оторвался от книги, обвёл глазами зал и подумал, что он всё ещё самый лучший в городе.

Затем я перешёл к главе об Австралийской политике – из-за неё я, собственно, и купил эту книгу. За исключением правил австралийского футбола и привлекательности блюда под названием пирог в супе (представьте себе нечто неаппетитно коричневое плавающие в неаппетитно зелёном, это и есть пирог в супе), в австралийских реалиях нет ничего более запутанного и более непостижимого для приезжих, чем австралийская политика. Несколько раз я пытался пробраться сквозь её дебри, читая австралийских авторов, и все они начинались с повествования о том, что предмет наблюдения необычайно интересен – амбициозное заявление, которое совсем не помогало постижению сути – поэтому я надеялся, что отстранённый взгляд американца поможет мне лучше понять предмет. Джон лаконично описал ситуацию, но я должен признать, что описать кратко и ясно данный предмет было выше его возможностей. Вот, например, отрывок, в котором он описывает австралийское преференциальное голосование:

Если после того, как голоса «второго выбора» прибавят к голосам «первого выбора», все ещё не возникнет кандидата, набравшего большинство голосов, то процедуру повторяют еще раз, в этом случае голоса, отданные за проигрывшего кандидата, добавляют лидирующему, ведя учёт голосов «второго выбора». Если «второй выбор» был отдан кандидату, который уже вышел из предвыборной гонки, то тогда учитывается «третий выбор», ну и так и далее.

              В этом объяснении мне больше всего понравилось «ну и так далее». Кажется, что завершая фразу этим ловким оборотом, автор говорит: «Я сам всё это прекрасно пониманию, но не хочу утомлять вас лишними деталями,» - но на самом деле он говорит, - «я не имею ни малейшего представления о том, что всё это значит, и, честно говоря, мне всё это до лампочки, потому что, когда я пишу этот текст, я сижу в баре в провинциальном бункере, именуем гостиницей Рекс, сегодня пятница и я частично пьян, частично изнываю от скуки, и сейчас я закажу себе еще один стаканчик пива.» Самое печальное это то, что я с точностью до мелочей могу представить его состояние.

              Я посмотрел на часы и к своему ужасу обнаружил, что было всего лишь десять минут одиннадцатого, поэтому я заказал еще одно пиво, затем достал записную книжку и ручку и после минутного раздумья написал: «Канберра – неимоверно скучна. Пиво хорошо охлаждено.» Затем я еще немного подумал и написал: «Не забыть купить носки.» После чего отложил блокнот, но не убрал его, и без особого успеха попытался уловить, о чем оживленно беседовали в зале другие поситители. Потом я решил придумать новый лозунг для Канберры. Сначала я написал: «Город, где ничего нет. Канберра», но затем сменил его на «Канберра. Лучше уж смерть». Потом я еще немного подумал и написал: «Куда угодно, только не в Канберру» - это был, пожалуй, мой самым любимый лозунг.  Затем я заказал ещё пиво и стал рисовать комиксы. Комикс был о двух лососях, плывущих против течения на нерест. На полпути, взобравшись на водопад, они отдыхают в спокойной тихой воде и тут один из говорит: « может останемся здесь навсегда и будем просто дрочить?» Идея комикса мне невероятно нравилась, и я положил изрисованный листок в карман – до тех времен, пока я не научусь рисовать узнаваемые объекты. Затем я опять стал прислушиваться к разговорам, кивая и услужливо улыбаясь на каждую шутку в надежде, что кто-нибудь меня заметит и пригласит присоединиться к разговору, но никто не приглашал. Тогда я заказал ещё пива.

              Похоже последнее пиво было ошибкой, потому что после него я практически ничего не помню, разве что всплески необычайного человеколюбия в отношении всех, кто бы не пересекал зал, включая филиппинку, которая подошла ко мне с пылесосом и попросила поднять ноги, чтобы почистить пол под моим стулом. Моя записная книжка сохранила еще два комментария, и оба написаны нетвердой рукой. Один гласил: «Горькая Виктория – отчего она горькая??? Совсем не горькая, а очень даже вкусная!!!»[1] Другой – «Говорю тебе, Гарри, он пердел искрами.» Насколько я понимаю, это был цветастый австралийский эпитет, который долетел до меня с соседнего столика, нежели фактическое проявление электрического метеоризма.

              Но я могу и ошибаться. Со мной случалось и не такое.

На следующее утро я обнаружил, что Канберру накрыло беспрестанным проливным дождём. Я намеривался пересечь мост через озеро Бёртлей Гриффин и прогуляться по музеям и правительственным зданиям, расположенным по другую сторону моста. Утро было испорчено, нужно было быть полным идиотом, чтобы отправиться на прогулку в такой день, и мысль, которая пришла мне в голову, как только я вышел из гостиницы, погрузила меня в полное уныние: мне предстояла еще более длинная прогулка чем вчерашняя. Канберра -- город неограниченных пространств. На бумаге всё это выглядит очень привлекательно: извилистые озёра, зелёные бульвары и четыре тысячи гектаров парковых зон (информация для сравнения: Центральный парк в Нью Йорке занимает 330 акров), в реальности это просто-напросто огромные зеленые пространства, через громадные промежутки прерываемые зданиями и монументами.

              История о том, каким образом Канберра стала такой, какая она есть на сегодняшний день, весьма любопытна. В 1911 году было выбрано место для столицы, затем был устроен конкурс на выбор проекта, который выиграл ученик Франка Ллойда Райта - Уолтер Бёрлей Гриффин, проживающий по адресу Оак парк, Иллинойс. Проект Гриффина, без всяких сомнений, был лучшим, но это, на самом деле, совсем не много означит. Другой конкурсант, француз Альфред Агаше, провалился из-за невнимательного чтения комментариев, или из-за того, что совсем их не читал. Он разместил здание парламента и другие важные сооружения на затопляемых территориях, ставя тем самым законодателей в ситуацию, когда какую-то часть года им придется обсуждать законы сидя в воде. Так же по причинам, о которых нам остаётся только догадываться, он разместил систему городской канализации в самом центре города, сделав её центральным объектом. Не смотря на эти неловкие оплошности, его проект занял третье место. Второй приз был отдан Элиэлю Саариену, отцу Ээро, который позднее убедил жюри, рассматривающее проекты для Опера Хауса, отдать победу Йорну Уотзону. Проект Саариена старшего был всем хорош, за исключением его брутальной помпезности по типу «третьего Рейха», и это отпугнуло австралийцев.

              В отличие от этих двух проектов предложение Гриффина было невероятно симпатичным. Он спроектировал город-парк на семьдесят пять тысяч человек: через весь город тянулись бульвары, а в центре было искусственное озеро. Город-парк был привлекательным, самодостаточным, чарующим, но без имперской помпезности – всё это – респектабельность без налёта напыщенности – идеально соответствовало австралийскому характеру. Более того, Гриффин прекрасно понимал важность подачи материала. Его проект не ограничивался набросками, выглядявшими так, как будто их кто-то нацарапал на салфетке из ресторана, а представлял собой натянутое на стенд панорамное полотно, на котором был искуссно отображён план города. В этом ему оказала неизмеримую, или вернее, безусловную помощь его невеста - Марион Махону Гриффин, которая несомненно была одним из выдающихся архитекторов эпохи.

              Наброски, выполненные Марион, передают изящный силуэт города – сферическая крыша здесь, многоступенчатое здание там – но детальной прорисовки на удивление мало. В основном только дразнящие намеки, бесплотные и уклончиво удаленные. Это изображение можно разглядываться часами с огромным удовольствием, но повернувшись к нему на мгновение спиной, вы не сможете вспомнить ни одного фрагмента, за исключением общего умиротворяющего впечатления от всей композиции. Хотя Гриффин и его жена никогда не были в Австралии (свой проект они разработали на основе топографических карт), в изображении города присутствует какое-то сверхестественно-духовное родство с ландшафтом, понимание его простоты и незатейливой прелести в сочетании с бескрайним небосводом – всё это выглядит так, как будто они хорошо знали местность. Не будем недооценивать Уолтера, он был весьма одаренный, а временами и доходящий до невиданных прозрений, архитектор, но его жена Марион была гением подачи материала.

              Гриффин имел пристрастия представителя богемы: ему нравились огромные шляпы с мягкими полями и бархатные шарфы; жена же его имела прискорбное пристрастие к танцам в просвечивающих нарядах на лесных прогалинах, наподобие Айсидоры Дункан – и всё это сыграло против них в бесцеремонном мире австралийской политики начала века. В общем, в 1913 году, когда они приехали в Австралию, они не нашли ни финансирования, ни моральной поддержки, и с началом перовой мировой войны, которая разразилась годом позже, ситуация лишь усугубилась. В один прекрасный день, работая на объекте, Гриффин почувствовал, что не контролирует ситуацию. У него не было опыта работы на крупных объектах, и в его характере не было склонности к таким работам. К 1920 году работа всё еще не вышла за пределы строительства основной дороги. К концу года, по более или менее обоюдному согласию, Гриффин вышел из проекта.

              Гриффин прожил в Австралии еще 15 лет и стал самым знаменитым архитектором этой страны, но почти все здания, которые он проектировал, либо никогда не были построены, либо были построены, но снесены позднее. Находясь в плачевном финансовом состоянии, в 1935 году он вынужден был переехать в Индию. Там, в 1937 году, он упал с лесов, заработал перитонит и умер в возрасте 60 лет. Похоронен он был в безымянной могиле. Всё, что на сегодняшний день осталось от его долгой и деятельной жизни, это часть Мельбурнского университета, пара муниципальных крематориев и Канберра, которая, на самом деле, совсем уже не является его детищем.

              От его плана осталась только базисная наземная часть: бульвары и озеро, делящее город на две половины. Компоненты, наполняющие эту разбивку, были созданы совсем другими руками. Абсолютно новый город был отстроен, на созданной Гриффином плане, и этот город не имел ни малейшей связи с его проектом. На самом деле, город теперь представлял собой комбинацию из правительственных зданий, разбросанных посреди искусственно созданной дикой природы. Даже озеро, которое серпантином делит город на коммерческую и административную часть, выглядит на удивление уныло-искусственным. На покатом, убранном в дерево мысе северной части озера находится скромных размеров здание, именуемое Национальный выставочный зал, я зашёл туда более из желание обсохнуть, нежели чем в надежде, что мои знания значительно пополнятся от его посещения.

               В помещении было довольно многолюдно. У центрального входа сидели две доброжелательные женщины и раздавали всем большие жёлтые информационные пакеты, все входящие принимали их с выражением восторга и благодарности.

- Не желаете информационный пакет? – обратилась одна из них ко мне.

- О, да, спасибо! - сказал я с большим энтузиазмом, чем мне хотелось бы признать.

              Пакет был достаточно тяжелым и оказался всего лишь коллекцией брошюр, которые я видел в туристическом центре несколькими днями раньше. Пакет, на самом деле, был настолько тяжелым, что его ручки постепенно растягивались, и в какой-то момент он начал касаться пола. Я таскал его за собой какое-то время, но потом решил пристроить его где-нибудь за горшком с цветами. И тут выяснилось, что за горшками с цветами уже не осталось места для ещё одного информационного пакета. Там их было уже штук девяносто. Я оглянулся по сторонам и обнаружил, что нет ни одного человека с желтым пакетом в руках. Я нагнулся и аккуратно прислонил свой пакет к стенке недалеко от цветка, и когда уже выпрямлялся заметил мужчину, направляющегося ко мне.

- Так вот куда деваются желтые пакеты, - сказал он с серьезным видом.

- Да, они все здесь, - ответил я с не менее серьёзно.

              На миг преобразившись в менеджера по внутренним операциям, я пронаблюдал как он аккуратно прислоняет пакет к стене. Затем мы еще какое-то время постояли молча, осматривая место происшествия,преисполненные чувством удовлетворения от возможности приобщиться к важной миссии по транспортировке сотни желтых пакетов из фойе к месту их накопления за цветочными горшками. Пока мы стояли, подошли еще двое. «Ставьте их вон туда,»- сказали мы новоприбывшим в унисон, и указали на место у стены. После этого мы удовлетворенно кивнули друг другу, после чег каждый отправился по своим делам.

              Национальный выставочный зал был великолепен. В Австралии все музеи, как правило, превосходны. Музей был небольшим, но давал чёткую картину истории развития Канберры. Больше всего меня поразило то, насколько недавно произошли всё изменения. Несколько стен были покрыты фотографиями Канберры в прошлом, и многие из них, при сравнении с современным городом, были завораживающими. Например, озеро Бёрли Гриффин[2] не было наполнено водой аж до 1964 года. До этого оно было лишь грязной, илистой лужей, разделяющей две части города. На другой стене висели две фотографии снятые с верху, на них была изображена Канберра, на одной – 1959 года ( тогда ее население составляло 39000 человек), а на другой – современная Канберра ( с населением 330000 человек). За исключением того, что в административной зоне добавилось несколько высотных зданий, и озеро было наполнено водой, город на удивление мало изменился.

              После краткого ознакомления с городом, я вышел из музея ещё более воодушевленным, прошёл вдоль оправленного в дерево берега озера, повернул к мосту, переходящему в бульвар Содружества наций, и направился в сторону удалённого (и расстояние было приличным) административного центра города, чтобы посмотреть на всё своими глазами. Дождь прекратился, но озеро Бёрли Гриффин оснащено инженерным чудом, именуемым Мемориал капитана Кука, который представляет из себя струю воды, шлейфом вздымающуюся в небо на несколько метров, затем весь этот мелкий бисер брызг подхватывает ветер и несёт к мосту, ну и всему, что находится на нём. Тяжко вздыхая, я прошёл сквозь эти брызги и оказался на противоположной стороне, где экстравагантно огромные лужайки, прерывались удалёнными друг от друга административными зданиями и музеями, каждое из которых расположено настолько далеко от других зданий, что казалось, что смотришь на предметы в телескоп с обратного конца.

              Даже Национальная комиссия по градостроительству столицы признаёт, что «многие считают, что административная зона создаёт впечатление незавершённости и опустошённости, а огромные расстояния между правительственными зданиями препятствуют пешим прогулкам и передвижению от одного здания к другому». К этому я добавлю лишь то, что гулять в административной зоне это всё равно, что гулять по территории огромной всемирной выставке, которая так и не состоялась.

              Первым делом я направился в Государственную библиотеку, чтобы увидеть знаменитый «Дневник с Индевора» – записки капитана Кука во время путешествия в Австралию. Капитан Кук, без всяких сомнений, свой дневник привез обратно в Англию, но после его смерти он был утерян и пропадал непонятно где в течение 150 лет, пока неожиданно не всплылв Лондоне на аукционе Сотби в 1923 году. Австралийское правительство поспешно выкупило его за 5000 фунтов стерлингов (что вдвое превышает сумму, которая была приготовлена для того, чтобы заплатить за проект столицы, в которой этот дневник сейчас находиться), и теперь его с благоговением хранят, наподобие того, как мы в Америке храним Конституцию и Нэнси Рейган. К сожалению, в информационном столе мне сказали, что дневник не в открытом доступе, и что демонстрируют его раз в неделю по предварительной записи. Я грустно смотрел на клерка.

- Но я проехал 13000 километров, - промямлил я.

- Мне очень жаль, - ответил он, как мне показалось, с искренним сочувствием.

- Я провел ночь в гостинице Рекс, - сказал я, серьёзно полагая, что это может помочь исправить ситуацию, но это не помогло. Однако он показал мне брошюру, в которой были фотографии страниц дневника, и порекомендовал осмотреть выставочную экспозицию библиотеки. Выставка оказалась восхитительной. В первом зале были послания австралийцев (если говорить точнее, то послание австралийцев другим австралийцам), а в другом зале была выставка оригиналов набросков сиднейского Опера Хауса. Там были работы не только победившего в конкурсе Утзона, но и тех, кто занял второе и третье место – обе работы были ликующе непритязательными. Второе место ушло толстому пестрому цилиндру из нержавеющего метала. Проект, получивший третье место, выглядел как огромный торговый центр. В стеклянном шкафу экспонировалась деревянная модель Опера Хауса, сделанная Утзоном, чтобы продемонстрировать, что крыша Опера Хауса это просто-напросто сферы, и они не будут создавать эффект наслоения с парусами яхт в заливе ( этот момент очень акцентируют во всех книгах как внутри Австралии, так и вне её).

              Затем я пересёк несколько километров дикой природы, чтобы добраться до следующей Национальной галереи, напоминавшей огромную крепость. Галерея была просторной, разнообразной и, в целом, достатойной внимания. Особенно мне понравились изображающие природу Австралии работы Артура Стритона, о котором мне не доводилось слышать ранее, и огромная коллекция работ аборигенов, представляющих собой комбинации цветных точек и линий, выполненных в основном на коре деревьев или других природных материалах. Этот факт редко упоминается, но австралийские аборигены являются носителями самой древнейшей по продолжительности культуры на земле, их искусство глубоко уходит корнями в их культуру. Представьте, что какой-нибудь француз мог бы вас отвести в пещеры Ласко и в деталях объяснить значение рисунков - почему один из бизонов отстал от стаи, что обозначают эти три волнистые линии – объяснить так, как будто это случилось только вчера. Аборигены рассказывают о своих рисунках именно так. Это достижение человеческой цивилизации не имеет себе равных, но оно весьма недооценено, и я считаю своим долгом упомянуть об этом здесь. Вы со мной согласны?

              Я собирался заглянуть и в парламент, но когда я вышел из библиотеки, то обнаружил, что день подошёл к концу, и мне придется отложить посещение парламента. Я оглянулся на дорогу, ведущую вниз к мосту и озеру. Облака поредели, и на далёких холмах лежали серебристые пятна света. Когда тучи отступили со своих низких позиций и перебрались в высь, открылся по-настоящему великолепный вид. Канберра это город мемориалов, большинство из них достаточно массивны, и практически все окружены своей собственной зелёной зоной, но с того места, где я находился, я мог оглядеть их все, всего лишь слегка поворачивая голову. Канберра не создала у меня впечатление города, совсем не создала, а скорее напомнила, скажем, огромное зарезервированное поле битвы. Это ощущение возникало из-за массивности пространства, обрамленного благородной зеленью, что мы, как правило, ожидаем увидеть где-нибудь на Ватерлоо или в Геттисбурге.

              Невозможно было вообразить, что на этой территории проживают 330000 человек - эта мысль меня невообразимо удивила и заставила кардинально изменить отношение к Канберре. Я ставил ей в укор то, что на самом деле было её уникальным достоинством. Без видимого напряжения Канберра пережила рост населения, которое с 1950 возросло в десять раз, при этом всё так же оставаясь городом-парком.

              Представьте, что какой-нибудь городок в Америке, скажем Аспен или Коларадо, вынужден принять дополнительно 320000 человек в течение сорока лет. Представьте себе инфраструктуру: восьмиполосные дороги, отвоёвывающие пространства у природы (прощайте, леса), со множеством рекламных билбордов и кричащими яркими надписями, торговые центры с парковками, супермаркеты, запутанные узлы гостинец, заправок и точек общепита – всё это построено, чтобы отвечать нуждам вновь прибывших 320000 человек. Представьте себе километры хаотичного беспорядочно расположенного уродства, которое вы будете встречать на своём пути каждый раз, когда вы выбираетесь из дома, чтобы купить холодильник, пару обуви или подзаправиться на автостоянке. В Канберре вы не найдёте ничего из вышеперечисленного. И это, на самом деле, огромное достижение. Я полностью изменил свое мнение о Канберре.

              Тем ни менее, я считаю, что один или два паба Канберре совсем бы не помешали.

II

              А теперь о том, почему вы никогда не сумеете понять австралийскую политику. В 1972 году, на смену стоявшей у руля 23 года Либеральной партии (читай консервативной партии) австралийцы выбрали партию лейбористов, которую возглавлял жизнерадостный и изысканный Уитлэм Гоф. Правительство Гофа сразу же после избрания приступило к амбициозным реформам: аборигенам дали права, которых они ранее были лишены, отозвали войска из Вьетнама, сделали университетское образование бесплатным и много чего ещё. Но как это часто происходит в демократических странах, правительство потеряло поддержку большинства, и к 1975 году парламент зашёл в тупик, и ни Гоф, ни Малком Фрайзер, лидер оппозиции, не могли вывести его из этого состояния.

              Тогда в дело вмешался генерал-губернатор Сэр Джон Керр, официальный представитель королевы в Австралии. Он впервые воспользовался никогда нереализованным ранее правом и распустил правительство Гофа, назначил Фрайзера временно исполняющим обязанности главы государства, после чего наметил дату новых выборов в парламент. Возмущение австралийцев столь высокомерным и бесцеремонным вмешательством трудно описать словами. Страна тонула в буре негодования. Пока они только пытались разобраться кто прав, а кто виноват, представитель власти с другого полушария земли, за которого они даже не голосовали, забрал у них возможность решить проблему своими силами. Это было унизительным напоминанием о том, что Австралия всё ещё была колонией, конституционно подчинённой Великобритании.

              Несмотря на всё это, в Австралии были проведены выборы, и большинство, абсолютное большинство избирателей, отвергла Гофа и проголосовало за Фрайзера. Другими словами, избиратели спокойно одобрили решение, принятое другой страной всего месяцем раньше.

              Именно эта история заставляет меня считать, как я ранее говорил, что нам не дано понять австралийскую политику.

              Часть проблемы заключается в том, что абсолютно невозможно следить за ней извне – слишком мало новостей о ситуации внутри страны просачивается в большой мир. Но даже если вы, находясь в Австралии, пытаетесь понять, что происходит, вы обнаружите себя завязшим в плотной трясине аргументов, запутанных, но тщательно отшлифованных объяснений, застрявшим в паутине сложных личных взаимоотношений и вражды – всё это станет непреодолимым препятствием на вашем пути. Дай австралийцам проблему, и они будут обсуждать её страстно, касаясь всех мельчайших деталей, со всех возможных углов и, отвлекаясь на все едва имеющие отношение к теме сопутствующие вопросы, и через какое-то время для тех, кто находится вне этой дискуссии, невозможно будет понять, о чём они спорят.

              Во время моего пребывания в Австралии, вся страна бурно обсуждала стоит ли изменить политическое устройство на республиканское и, перерезав все колониальные связи с Британией, принять меры, чтобы никакой Джон Керр не смог бы повторно унизить достоинство нации. Я не видел в этом предмета обсуждения. Разве не каждая страна стремиться иметь возможность управлять своей судьбой? По меньшей мере, я предполагал, что решение не заставит себя долго ждать.

              Однако на сколько мне известно, на протяжении двух лет австралийцы связывали себя по рукам и ногам всевозможными предлогами, препятствующими этому преобразованию. Если мы введем новую систему, то кто будет президентом, и как мы сможем быть уверены, что он не станет делать того, чего он делать не должен? Что станется со всеми именами собственными, как например: Королевские воздушные силы самообороны, Королевское воздушное медицинское подразделение, если мы не будем иметь никакого отношение к королеве? Стоит ли упоминать об австралийском «братстве» в той манере, как хочет этого Джон Хорвард, или это пустая и запутанная концепция? Боже мой, всё это так запутано. Может нам лучше оставить всё как есть и просто надеется, что англичане будут к нам добры?

              Я совсем не хочу сказать, что всё эти вопросы не представляют никакого значения. Но все эти дебаты изнуряющие действуют на слушателя, они создают два тесно связанных между собой впечатления об австралийской политике: австралийцы любят спор ради спора, и они предпочтут оставить всё как есть, чем что-то менять.

               С другой стороны, и это во многом оправдывает всё вышесказанное, австралийские парламентские дебаты превосходят все дебаты мира по своей увлекательности. Если бы их ежевечерне транслировало американское телевидение, то они могли бы внести живую струю в амереканское телевещание. Нет никакой необходимости объяснять, что у них там происходит – в любом случае то, что там происходит, не поддается объяснению – поэтому дайте зрителям просто посмаковать интенсивные атаки и их отражения в Австралийской политике.

              Приведу небольшой отрывок из книги «Среди варваров» австралийского писателя Пауля Шихана, где он описывает парламентские дебаты между Уильсоном Такей и премьер министром того времени Паулом Китингом:

Такей: Ты идиот. Ты просто безнадёжное ничтожество.

Китинг: Заткнись. Ты, свинья, сядь и заткнись... Клоун, ты почему не сядешь и не заткнёшься? Он мыслит как преступник... И этот клоун продолжает соваться в вечность.

              На самом деле, это одно из достаточно мягких высказываний лингвистически одарённого господина Китинга. Среди эпитетов, вошедших в народ, соскользнув с его острого языка во время дебатов, и которые украшают эквивалент австралийского Протоколов дебатов парламента, были: отморозки, уголовный мусор, тупая личинка, бесхребетный слизняк, сутенёры накрахмаленные, кастрированный шулер, тупоголовые, мошенники, обдолбленная рыба. Это только эпитеты, которыми он пользовался, говоря о своей матери. (Это разумеется шутка.) Не все парламентские речи столь забористы, но все они в достаточной степени прекрасны.

               Когда я приезжаю в Австралию, я всегда с удовольствием смотрю подобные трансляции, поэтому вы можете представить, в каком предвкушении следующим утром я припарковал машину перед парламентом на стоянке для посетителей и пересек ухоженный газон, чтобы бегло осмотреть парламент перед тем, как я отправлюсь в Аделаиду.

              Здание парламента было недавно отстроено в замен старого, более скромного парламентского здания 1988 года. Оно представляет из себя пленительно ужасающее строение, увенчанное чем-то наподобие подставки для рождественской ёлки. Я остановился, чтобы получше разглядеть конструкцию, венчающую здание.

- Самая огромная алюминиевая конструкция в Южном полушарии, - заметив мой интерес, с гордостью в голосе произнес мужчина с камерой.

- А что много других алюминиевых конструкций сражающихся за это звание? – вырвалось у меня прежде, чем я смог себя остановить.

- Что?  Я не знаю. Но если где-то и есть, то они наверняка меньше, - нервно ответил мужчина.

В мой планы совсем не входило нападать на незнакомца.

- Ну, это...сногсшибательная конструкция, - сказал я примирительно.

- Да! Сногсшибательная. Это очень точное слово.

- Сколько в ней алюминия? - спросил я.

- Мм... Понятия не имею. Но можете не сомневаться, там его предостаточно.

- Достаточно, чтобы обернуть тысячи бутербродов? - предположил я с энтузиазмом.

Он посмотрел на меня, как будто я был буйно помешанный.

- Про бутерброды ничего сказать не могу, - ответил он после минутной паузы и сразу же развернулся и пошёл по своим делам.

              Так как сегодня было воскресенье, я не рассчитывал на то, что парламент будет открыт, но он был открыт. Меня подвергли осмотру, в ходе которого охрана изъяла небольшой перочинный ножик, но уже спустя двадцать минут я сидел в кафетерии и разрезал булочку. Кафетерий напоминал склеп. В целом весь парламент напоминал склеп – могила оснащенная службой безопасности – но в то же время здесь не чувствовалось напряжения, так как все прекрасно понимали, что никакие международные террористы не станут штурмовать это здание, а большинство посетителей, так же как и я, приходяь сюда посмотреть, где «всё происходит», а затем выпить чая с булочкой в кафетерии.

              Несмотря на безвкусицу внешнего декора, внутри здания было намного симпатичнее, что достигалось за счет выполненных из разных древесных породпокрытий пола и стен. Самое же замечательное было то, что вас не собирали в группу и не водили стадом, а предоставляли возможность пройтись и ознакомиться самому. Я никогда не был в Капитолии, но что-то мне подсказывает, что там вам не дадут бродить, где вам заблагорассудится. Здесь же у меня было ощущение, что я могу гулять везде, где захочу, и если бы я знал, где находится нужная дверь, то мог бы зайти в кабинет премьер министра и нацарапать что-нибудь в книге для посетителей, или оставить ему мои комиксы о кете, чтобы скрасить его день. Пару раз я украдкой дергал ручки дверей. Все двери были закрыты, но в то же время не было и кричащей сигнализации, охраны, выпрыгивающей из окна, чтобы схватить, обезвредить и поместить меня под стражу. Там, где всё же были сотрудники служб безопасности, они излучали благодушие и с радостью отвечали на любые вопросы. Меня это всё очень впечатлило.

              Австралийский парламент делится на Палату представителей и Сенат (любопытно, что они используют британский термин для обозначения института законодательной власти и американские – для обозначения палат); обе палаты были открыты для посетителей, за их работой можно было наблюдать с балконов. Оба помещения были достаточно небольшими, но намного симпатичнее, чем я их себе представлял. В телевизионной трансляции Палата представителей выглядит ядовито зелёной, как если бы депутаты находились внутри поджелудочной железы, а в жизни помещение смотриться намного сдержаннее и элегантнее. Сенат мне не доводилось видеть в телевизионных трансляциях (потому что сенаторы, на самом деле, ничего не делают, но я ещё уточню этот вопрос у Джона Гюнтера и отчитаюсь), но он был выдержан в приятных для глаз охристых тонах.

              Этажом выше в фойе располагалась галерея портретов всех премьер министров, портреты были написаны маслом, и я с интересом принялся их изучать. Мне пришлось изучить немало материалов о них всех, поэтому вы можете представить себе мою радость, когда я наконец смог увидеть их лица – наподобие радости от встречи с теми, о ком вы наслышаны, но видеть не приходилось. Был здесь добродушный старик Бен Чифлей, премьер от лейбористской партии в послевоенные годы, он был настолько человеком из народа, что когда он приезжал в Канберру, то останавливался в самой скромной гостинице Курранджонг, за которую из средств налогоплательщиков уходило всего шесть шиллингов в день. Каждое утро можно было лицезреть, как Чифлей в домашнем халате направляется в общественную ванную комнату, чтобы побриться и принять душ вместе с другими постояльцами гостиницы. Был здесь и царственно величественный Роберт Мензис, занимавший пост премьер министра в течение семнадцати лет, но считающий себя англичанином вплоть до «шнурков на ботинках» и мечтающий на старости лет жить в английской глубинке, он бы с радостью покинул свою австралийскую родину навсегда. И бедный старина Гарольд Холт, чьё исчезновение в водной стихии сделало его моим любимым персонажем.

              Список премьер министров совсем недлинный. Начиная с 1901 года в Австралии было всего 24 премьер министра, и меня ошеломило как мало я о них знал. О четырнадцати из двадцати четырех я не знал совсем ничего, и о восьми, то есть одной трети, я никогда даже не слышал. Это включает в себя цветастое имя сэра Иорли Кристмас Графон Пейджа, который, если быть точным, был на посту премьера чуть меньше месяца в 1939 году. Но был так же и Уилиам МакМахан, который занимал офис премьер министра на протяжении двух лет в начале семидесятых, и чье существование прошло для меня незамеченным, вплоть до сегодняшнего дня.

              Возможно я бы стыдился факта своего незнания этого господина гораздо больше, если бы не прочитал накануне статью в газете, где говорилось о том, что согласно исследаваниям, большинство австралийцев, как и я, находятся в абсолютном неведении о существовании Уилиама МакМахана, и что гораздо больше австралийцев могут перечислить и обсудить достижения Джоржда Вашингтона, нежели чем поделиться своими соображениями о достижениях австралийского первого премьера – сэра Эдмунда Бартона.

               С этой здравой мыслью я покинул столицу Австралии и направился в удалённую Аделаиду.

               

             

             

---

[1]Горькая Виктория – буквальный перевод название одной из популярных в Австралии марок пива (прим. переводчика)

[2] Незнаю, кто давал озеру название, но этот некто, по всей видимости, был не в курсе того, что Бёрли было среднем именем Уолтера Гриффи (прим. автора). В англоязычных при рождении распространено давать два имени: личное и среднее. Среднее имя, в настоящее время, играет роль дополнительного отличительного признака, особенно для лиц, которые носят широко распространенные имена и фамилии (прим. переводчика)