(Об Аделаиде, Эдикарском взрыве и о том, чем похожи между собой австралийцы и англичане. Искушенные японоведы найдут для себя и удивительное сходство австралийцев и японцев.)
Жители Южной Австралии чрезвычайно гордятся тем, что их штат единственный в стране никогда не принимал заключенных. При этом они умалчивают тот факт, что он был спроектирован одним из них. В 1830 году Эдвард Гиббон Вэйкфилд, человек с отталкивающими наклонностями, но не стесненный в средствах, находился в тюрьме Ньюгейт в Лондоне, где он отбывал срок за то, что с гнусными намерениями похитил девочку. Тогда он и разродился идей основать поселение свободных людей в Австралии. Он собирался продавать участки земли здравомыслящим, трудолюбивым людям – фермерам и владельцам капитала – а на вырученные от продажи деньги нанять рабочую силу, которая бы работала на этих участках. Все должны были бы быть в выигрыше: работяги обрели бы достойное место работы, инвесторы обзавелись бы рабочей силой и рынками сбыта. На практике эта схема никогда должным образом не работала, но в результате этого замысла появилась еще одно поселение – Южная Австралия, а вместе с ней и очаровательно спланированный город Аделаида.
Если Канберра это город-парк, то Аделаида насчитывает неисчислимое множество парков. В Канберре у вас возникает ощущение, что вы находитесь в невероятного размера зеленом массиве, из которого вы не можете найти выход, а в Аделаиде вы без всяких сомнений находитесь в городе, но при этом у вас есть чарующая возможность в любой момент сделать шаг в сторону и оказаться в парке, чтобы глотнуть свежего воздуха. Разница – существенная. Город был спланирован в виде двух половинок по обе стороны от реки Торренс, эти половинки полностью окружены парками. Поэтому центр Аделаиды на карте выглядит как огромная раздутая восьмерка с несколько неровными очертаниями – парки очерчивают внешние границы восьмерки и занимают две полуокружности внутри сфер. Очень удачное совпадение.
Никаких предварительных планов у меня не было. Утром я въехал в Аделаиду со стороны Танунды, проехав через Северную Аделаиду – невероятно привлекательную и успешную часть города, расположенную в верхней половине восьмерки, где я заметил подходящую гостиницу и сразу же притормозил у обочины. Так я остановился на улице О. Коннела с хорошо сохранившимися старинными домами и многочисленными стильными ресторанами, пабами и кафе, которая располагалась в старинном районе. После Канберры я был намерен не упускать даже ничтожную возможность насладиться урбанистическим раем. Сразу же после заселения в гостиничный номер, не теряя ни мгновения, я отправился на прогулку.
Аделаида – это самый недооцененный город в Австралии. Вы можете неделями находиться в Австралии и не подозревать, что она существует; она редко становится предметом разговоров или телевизионных новостей. Аделаида занимает в Австралии точно такое же место, как и Австралия в мире: она заинтересовывает, но находится слишком далеко, поэтому редко кто про нее вспоминает. И все же Аделаида безусловно приятное место. С этим согласны абсолютно все, включая даже тех, кто здесь никогда не был.
Несколькими месяцами раньше мне доводилось заезжать в Аделаиду с презентацией книги. В ту поездку на меня произвело впечатление, что местные жители сочетали в себе внешнюю привлекательность со странной, казавшейся радостной обреченностью. Попробуйте в разговоре заметить, что Аделаида прекрасный город, и сразу же в ответ вам сообщат: "Да, но город умирает." Сказано это будет приподнято торжественно.
- Умирает? - проявив из вежливости интерес, спросите вы.
- О, да. - подтвердит ваш информатор с выражением угрюмого довольства. Затем, если вам не повезет, то вам расскажут о банкротстве Банка Южной Австралии и о финансовой халатности, на выявление которой на это ушли годы, и рассказ этот займет примерно столько же.
Мне видится, что проблема Аделаиды в ее географическом положение. Город находится вдалеке от цивилизованной Австралии, вдалеке от жизненно важных азиатских рынков, и при этом вблизи города нет ничего, кроме бескрайних пустот. С запада и севера ее окружает раскаленная пустыня, на юге, вплоть до самой Антарктики – ничего кроме открытого моря. Города можно найти только к востоку от Аделаиды, но даже Мельбурн находится в 450 милях, а до Сиднея почти тысяча миль. Зачем кому-то строить завод в Аделаиде, если она расположена так далеко от рынков сбыта? Это вполне резонный вопрос, впрочем упускающий из виду то, что в Перте, который находится в своем уединение на страже границ Индийского океана, экономика значительно оживленнее чем в Аделаиде, хотя расстояние до него 1700 миль, что намного дальше чем Аделаида. В конечном итоге суть сводится к тому, что Аделаида застряла в неудачном месте во всех смыслах этого слова.
Впрочем, для случайного наблюдателя Аделаида может показаться столь же оживленной, что и другие города Австралии, а возможно и более. Торговые улицы в центре выглядят намного привлекательнее и не менее многолюдными, чем аналогичные кварталы в Сиднее или Мельбурне, а пивные, рестораны и кафе настолько переполнены людьми и радостным гамом, насколько в бизнесе можно только желать. В городе огромное количество домов, построенных в викторианском стиле, множество парков и уютных площадей. В дополнение к этому – бесчисленное скопище деталей: здесь богато украшенный фонарь, там каменный лев – все это штрихи, олицетворяющие стиль и респектабельность, в чем из-за зеркального блеска высотных зданий так часто отказывают Сиднею и Мельбурну. Возникает ощущение, что этот город – урбанистическая версия джентельменского клуба: он удобен, старомоден, безмятежен, к обеду погружается в легкую сонливую дремоту и имеет стойкий запах прошлых столетий.
По мере того как я прогуливался вдоль одного из центральных парков города – сада Пеннингтон – я обратил внимание, а затем пришел к полному осознанию того, что людское море двигалось в одном направлении: тысячи и тысячи людей шли к стадиону, расположенному в парке. Я поинтересовался у двух молодых людей о том, что происходит, и мне сказали, что в Овале Австралия с Англией играют в крикет.
- Что? Здесь в Аделаиде? Сегодня? - изумленно поинтересовался я.
Один из них, поразмыслив над вопросом с заслуживающим того недоумением, сухо ответил: "Да. Но если предположить, что это не так, то тогда тридцать тысяч человек сделали одну и ту же невероятно дурацкую ошибку, вы можете себе такое представить?" Сказав это он улыбнулся, чтобы продемонстрировать, что он не рассержен или еще чего в этом роде. Потом он и его друг остановились, чтобы освежиться и выпить галлон другой пива.
- Как вы думаете, а билеты еще есть? - спросил я.
- Не, братан, извини, все распроданы.
Я кивнул и пронаблюдал, как они удаляются. Я заметил еще одно сходство австралийцев с англичанами – они извиняются за то, что от них совсем не зависит.
Затем я свернул на Северные террасы, самую большую улицу, ведущую через весь город по направлению к музею Южной Австралии, посвященному естественной и антропологической истории и представляющему собой грандиозное нагромождение камней. Мне было любопытно узнать, выставляют ли там спириггину, названную в честь моего героя Регинальда Спригга. Спригг совершил чудесное открытие, одно из тех, которые так невероятно часто случаются в Австралии; в 1946 году, будучи в то время молодым геологом, он прогуливался по испепеляюще недружелюбной Эдиакарской возвышенности, являющейся частью хребта Флиндрес, который находится в трехстах милях севернее Аделаиды. Из предыдущих глав вы помните историю об утерянных протомуравьях – Nothomyrmecia macrops – найденных абсолютно случайно в находящейся черт знает где пыльной деревушке. Спригг сделал свою находку в не менее пустынной местности, и она, в своем роде, была не менее значительной.
Его звездный час пришел, когда он взобрался повыше по каменистому склону в поисках тени и удобного камня, чтобы облокотиться и перекусить. Лениво кусая бутерброд, он вытянул большой палец ноги и перевернул кусок песчаника. Спригг не оставил личных заметок, описывающих момент, но мне кажется, что если представить, как он перестал жевать, и достаточно долго сидел замерев и с открытым ртом, чтобы получше разглядеть перевернутый камень, затем медленно подполз ближе, то это будет совсем не так уж далеко от истины. Видите ли, то, что он нашел считалось несуществующим.
На протяжении столетия со времен Чарльза Дарвина, ученые были озадачены эволюционной аномалией: 600 миллионов лет назад на Земле внезапно возникло неправдоподобное множество разнообразных сложных форм жизни (так называемый Кембрийский взрыв), но при этом не было никаких свидетельств о ранее существовавших простых формах жизни, которые бы проложили путь для возникновения взрыва. Спригг в тот момент нашел недостающее звено – обломок камня, который затерялся в пре-кембрийском почвенном слое. Он в буквальном смысле слова смотрел на рассвет видимой жизни, на то, что ранее до него никто не видел и не ожидал увидеть. Это был момент наивысшей геологической важности. Если бы он сел где-нибудь в другом месте, в любом другом месте на бесконечных знойных просторах Австралии, открытия могло бы и не произойти, ну, если бы оно и произошло, то не в тот момент, а, скорее всего, не произошло бы никогда.
В этом вся суть Австралии. В ней море всего интересного, но в то же время она настолько громадна, пустынна и непреступна, что чтобы найти это интересное необходимо недюжее везение.
К сожалению, в 1946 году мировое научное сообщество мало внимания обращало на новости из Австралии, поэтому до того как значение доклада Спригга было оценено должным образом, он 20 лет пылился в архивах, где его аккуратно внесли в каталог "Информация из Королевского сообщества Южной Австралии". Но в конечном итоге награда нашла героя: имя Спригга было увековечено, став названием для обнаруженного им ископаемого, а эпоха, которую он открыл, получила название Эдикарская в честь местности, в которой открытие было сделано.
Увы, музей был закрыт - государственный выходной. Все мои надежды на то, что я увижу зарождение цивилизации, растаяли. Прогуливаясь по теневым сторонам улиц, я набрел на букинистический магазин и расценил это как утешительный приз. Может быть из-за того, что в Австралии книги всегда стоили дорого, букинистические магазины здесь просто восхитительные. Огромная секция в них всегда отведена литературе по "австраловедению", и этот раздел не прекращает меня удивлять, и не только из-за того, что эти книги иллюстрирует насколько всецело австралийцы поглощены изучением себя. Я нисколько не критикую. Если весь остальной мир не обращает на них внимания, то они, безусловно, должны делать это сами. И это справедливо. В любом книжном развале в ваши сети попадут экземпляры с удивительными заглавиями. Сейчас первой мне попалась книга под названием "Вот где я встретил свою жену: история первого плавательного бассейна в здание Нэшионал кэпитал в Канберре". Неподалеку лежал толстенький том под заголовком "Чувство единения: история футбольного клуба Сиднейского университета". Рядом – книга по истории становления неотложной медицинской помощи в Южной Австралии. Там можно было найти сотни книг с подобными заголовками, книг о том, что интересно не более десятку людей. Наличие таких книг весьма воодушевляет, но в то же время слегка настораживает.
Среди всего этого иногда можно отыскать нечто весьма стоящее. На этот раз я обнаружил историю знаменитого пляжного курорта в Квинсленде Серферз Парадайз в фотографиях. Я обратил внимание на этот альбом, потому что собирался туда поехать. Альбом повествовал об истории курорта с момента его возникновения в 1920 году, когда он был безвестной грязной прибрежной деревушкой, и до начала 1970-ых, когда он расцвел и превратился в Майами бич южного полушария. Меня особенно покорили фотографии промежуточного периода – 1940-ых, 50-ых годов, когда он по внешнему виду и атмосфере очень стал напоминать Кони-Айленд или Блэкпул. Испытывать ностальгию по месту, в котором ты никогда не был, должно быть странным, но душой я в Серферз Парадайзе, вместе с другими отдыхающими. Я с восхищением разглядывал страницу за страницей новенького черно-белого фотоальбома, запечатлевшего людей на отдыхе: людей, гуляющих большими компаниями по набережным, танцующих до упаду на танцевальных площадках, сидящих с бокалами у стоек в прибрежных барах. О как я завидовал их броским нарядам. Возможно я не разделяю вкусов большинства, но я бы все отдал за возможность носить двухцветную обувь, красные носки, пестренькую рубашку с повторяющимся рисунком, скажем наклеек на чемоданы, натягивать мешковатые коричневые штаны на уровень сосков, нахлабучивать фетровую шляпу на голову так, чтобы все проходящие мимо оглядывались дважды и думали: "крутой перец!"
Было в том мире какая-то удивительная неиспорченность, которая сейчас безнадежно утеряна. Она с легкостью проступает в каждой фотографии: она в уверенных походках и наполненных солнцем улыбках отдыхающих. Люди на фотографиях были счастливы. Я не имею ввиду счастливы. Я имею ввиду именно счастливы. Они жили в удачное время, в хорошей стране, и они знали об этом. У них у всех хорошая работа, хорошие дома, хорошие семьи, хорошие перспективы и хорошие отпуска в солнечных, ярких местах. Я даже на мгновение не могу представить, что нынешние австралийцы несчастны – даже близко нет – но нет у них на лицах больше тех счастливых улыбок. Думаю, что и ни у кого их в наше время уже нет.
No comments:
Post a Comment