Краткое содержание книги сводится к тому, что Япония утратила свое "достоинство" вынужденно поддавшись влиянию Америки, приняв ее меркантилизм, ориентированность на результат и рационализм. Рационализм, а имеено стремление объяснить все логически, преподносится как одна из наиболее тяжких зол, разрушающих "достоинство нации". Автор утверждает, что при помощи логики невозможно объяснить ВСЕ, и для подтверждения несостоятельности логики, приводит пословицу - Когда дует ветер, бондарь богатеет - которую, как правило, используют для того, чтобы указать на общую логическую несостоятельность высказывания или логическую ошибку. Выглядит это примерно так: " Когда ветер дует, поднимается пыль. Когда пыль стоит столбом, у людей начинают болеть глаза, и следовательно больше становится слепых. Многие слепые играют на сямисене, поэтому возрастет спрос на сямисены. А сямисэны делают из кошек, поэтому и спрос на кошек возрастет. В городе станет меньше кошек, и тогда мыши начнут грызть деревянные трубы в ванной. Поэтому бондарь и разбогатеет...Смотрите как все логично!" - восклицает автор, и тут же приводит математический анализ данной пословицы: "Вероятность того, что пыль поднимется, когда дует ветер - 90%, поэтому 0,9. Вероятность того, что после того как поднимется ветер, у людей будут чаще болеть глаза - 10%, и того 0.1. А тех, у кого испортиться зрение...." И так далее.
Сначала я думала, что автор шутит, или как сейчас принято говорить троллит, но его попытка использовать математические методы для подтверждения того, что и так на поверхности - вероятность того, что бондарь обогатиться невероятно мала - заставила меня поверить, что никаких шуток здесь даже близко нет. Господин Фудзивара серьезен и по-своему последователен в неприятии логики. На примере пословицы, автор "наглядно" показывает, что при помощи "логики" невозможно объяснить ВСЕ, и тут с ним трудно не согласиться - при помощи логики, демонстрируемой в пословице, невозможно доказать ничего, однако, господин Фудзивара, для донесения своих изысканий использует именно подобную "логику". При помощи этого подвида "логики" автор пытается донести до своих читателей, демонстрируя завидную эрудицию и знание всех основных трудов, повлиявших на развитие мысли в 19 и 20 веках, что свобода, демократия, равенство - все это всего лишь, навязанные западом химеры, никогда не существовавшие в действительности. Доказательство выглядит примерно так: "даже малому ребенку понятно, что равенство это ложь. Возьмем к примеру меня, я всегда хорошо учился, но успехом у женщин не пользовался, да и сейчас не пользуюсь. Право же, у женщин наверняка что-то с глазами, раз они на меня внимания не обращают... В школе я хорошо играл в футбол, но Беккаму я, конечно, не чета. И в ссорах с женой я постоянно проигрываю. В том, какими способностями люди наделены нет ни капли равенства." (Фудзивара:89) Основываясь на этой предпосылке, автор делает вывод, что равенство это выдумка.
Отталкиваясь от объяснения о несостоятельности логики, автор утверждает, что именно то, что японцам не свойственно объяснять все логически (именно это автор наглядно демонстрирует всем своим трудом), и то, что им присуще опираться на "эмоции и форму", составляет "достоинство нации", которое Япония должна продемонстрировать миру. Под эмоциями и формой автор понимает "выдающуюся эстетическую чувствительность японцев", "невероятную восприимчивость по отношению к природе", ко всем ее четырем сезонам, которые японцы считают достоянием исключительно Японии, "ностальгии по родным местам", и непереводимому на другие языки моно но аваре, которое включает в себя умение видеть красоту неброских, покрытых налетом времени предметов. Думаю, что излишним будет упоминать, что автор преподносит это все, как качества, присущие исключительно японцам, лишая всех тех, в чьих жилах не течет японская кровь, способности постигнуть красоту сакуры или хайку, прочувствовать природу и оценить сезонные изменения, происходящие в ней так, как это могут сделать японцы. Фудзивара видит проблему в том, что достоинство нации было разрушено американцами во время оккупации, утрачено в погоне за экономической выгодой, кроме того, оно ежеминутно подвергается коррозии, вызванной процессами глобализации. Чтобы восстановить разрушенное достоинство нации автор предлагает обратиться к своим корням: бусидо -- кодексу война, японской литературе, искусству, природе, а так же к углубленному изучению математики.
Собственно, все это унылая и бесчисленное количество раз использованная идея о японском национальном характере. В целом книга представляет собой пример японского этноцентризма, обостренного глобализацией, и приправленное анти-американскими настроениями, что не делает ее каким-то откровением, а скорее ставит ее в ряд со всеми другими многочисленными, написанными в этом ключе публикациями. Но факт остается фактом: эта книга стала бестселлером и собрала симпатии людей разных возрастов, профессий и взглядов. Что сделало эту книгу столь близкой и понятной каждому японцу?
На мой взгляд, популярность этой книги заключается в том, что автор сумел дать ответ на вопрос, почему любить свою страну не зазорно, а даже наоборот, является положительным человеческим качеством, но при этом не перешел границу того, что в Японии считается непозволительным национализмом.
После поражения во второй мировой войне в Японии сформировалась весьма своеобразное отношение к тому, что в научных кругах принято называть национализмом - привязанности к своей стране, культурным ценностям, истории и определенной группе людей, проживающих на территории этой страны, которые воспринимаются как «свои», и стремлению возродить национальное самосознание. Как правило, в массовом сознании национализм разделят на два -- хороший и плохой. Хороший называют патриотизмом, и под ним, как понимают любовь к родной земле, готовность ее защищать, готовность работать на благо общества, даже если для этого нужно пожертвовать в какой-то мере своими интересами. В отличие от патриотизма слово национализм имеет весьма негативную окраску и подразумевает радикализм, этническую, культурную и религиозную нетерпимость и дискриминацию по отношению к тем, кто принадлежит к другим культурным, этническим и религиозным группам. В Японии отношение к национализму формировалось в несколько других условиях: любовь и преданность национальным идеям были задействованные во время мобилизации в Тихоокеанской войне и последующей Второй мировой войне, поэтому и к патриотизму и к национализму относятся одинаково настороженно. Вместо этой общепринятой шкалы классификации национализма сформировалась своя собственная шкала.
В послевоенной Японии национализм существовал в трех видах, два из которых были приемлемыми, а один - национализм правого толка, под которым подразумевался национализм ориентированный на государство, государственный строй, систему государственной безопасности, возрождение императорской власти - считался опасным, негативным явлением, которое, если дать ему ход может привести к возражению милитаризма, военщины, и как результат этого, привести к войне. Любая полемика о государственной безопасности, о введении в школах патриотического воспитания, о возможности пересмотра конституции, навязанной Америкой, об использовании государственной символики – гимна, флага - вызывали бурю негодования. Государство как система, государственный аппарат, правительство рассматривались как структуры заведомо заинтересованные в возрождении в Японии довоенной системы.
Негативному и опасному правому национализму противопоставляли левый национализм, который считался безопасным, а по сути был изображением в негативе правого национализма и отрицал все, что поддерживал правый, поддерживая все, что он отрицал. Поэтому левый национализм поддерживал конституцию, принятую в 1947 году, и в особенности статью 9 об отказе от права вести войну и любые другие военные действия, выступал против государственной символики и обучения, направленного на воспитание патриотических взглядов. Все это вылилось в форму японского пацифизма и считалось, что этот тип прогрессивного национализма отражает взгляды японского народа и существует вопреки консервативному правительству и государственной системы.
Кроме того в японском обществе как на повседневно-бытовом так и на академическом уровнях существовала невероятно популярная идея о японском характере и особенностях - нихондзинрон. Нихондзинрон также заняла нишу безопасного национализма по одной простой причине: послевоенный дискурс о японском характере не был связан с государственной системой, а больше аппелировали к этнической и культурной общности японского народа, подчеркивая его гомогенность, уникальность и самобытность. Было написано неисчислимое множество научно-популярных книг и научных публикаций, пытающихся раскрыть секрет "японского характера", "японского экономического чуда", "японского успеха", да и просто поговорить на любимую японскую тему - чем мы отличаемся от всех них и насколько мы неповторимо уникальны. То, что Фудзивара пишет об уникальной способности японцев чувствовать природу, сверх тонком восприятии прекрасного, непревзойденных моральных ценностях, превосходстве эмоциональной чувствительности над рационализмом - это все лишь повторение того, что было уже не единожды написано. Из вне эта теория очень часто обозначается как проявление японского бытового национализма, но в самой Японии она не воспринимается как негативное явление, а скорее как обыденная данность, как воздух, который никто не замечает, потому что это та среда, которая существующая уже на протяжении десятилетий в качестве культурного фона.
Новаторство Фудзивары заключается в том, что он возвращает государство в лоно "неопасного" национализма, а японское предстваление о национализме к общепринятым в мире шаблонам - национализм - плохо, патриотизм - хорошо. Фудзивара пишет, что патриотизм - любовь к культуре, природе, обычаям страны, в которой ты родился - все это абсолютно естественное и прекрасное чувство, которое должны разделять все без исключения. Каждый человек обязан любить свою семью, свою малую родину, свою страну, и только после этого он сумеет принять общечеловеческие ценности. Это достаточно распространенная в мире точка зрения, так что нам читающим это кажется, что господин Фудзивара вдруг неожиданно изобретает колесо, когда все уже давно ездят на автомобилях, но в Японии подобная полемика всегда порицалась и воспринималась как ультра-правый радикализм. Что вдруг изменилось так, что эта полемика стала массовым трендом, с радостью принимаемым широкой публикой? Неужели в Японии действительно стал настолько силен правый радикализм, и не грозит ли это возвращением Японии к своему опасному миллитаристскому прошлому?
Как раз наоборот. Фудзивара, обозначая привязанность к родной стране как безопасный национализм, открыто не разделяет взглядов правого крыла, и скорее аппелирует к традициям левого национализма.
Во-первых, Фудзивара, демонстрируя достаточно ярко анти-американские настроения, которые, как мы обозначили выше в разумных рамках вполне допустимы и даже приветствуются в японском обществе, но не разделяет, свойственные японским правым националистам воззрений относительно истории Тихоокеанских военных действий и Второй мировой войны. Фудзивара считает, что политика Японии в отношения Китая, ослабленного и разрываемого на части сверхдержавами, в 30-х была низостью, неприемлемой с точки зрения кодекса самурая. В то же время, войну с Россией 1905 года или Америкой в 1941, Фудзивара считает неизбежностью и войной равных, тем самым оправдывая лишь часть военной политики Японии того времени. Таким образом Фудзивара проводит жирную черту между собой и правыми националистическими движениями, для которых подобный взгляд на историю неприемлем. (Фудзивара:120)
Во-вторых, Фудзивара утверждает, что патриотизм не является причиной возникновения войн и проводит водораздел между патриотизмом и милитаризмом. Он утверждает, что именно отсутствие патриотизма, вопреки общепринятым представлениям, может привести к развязыванию войны, а люди, которые ценят свою семью, свою родину и разделяют патриотические ценности никогда не станут причинять боль и страдание другим. В довершении к этому, Фудзивара добавляет, что "именно японцы, которые умеют жить в гармонии с природой, что является источником их необыкновенной эстетической чувствительности, держат в руках ключ, который поможет реализовать мечту человечества - искоренение войн."(Фудзивара:157) Он называет это «святым долгом Японии». Возвращение темы патриотизма к теме миротворчества фактически возвращает национальную идею Фудзивары к истокам левого национализма, который строился вокруг идеи о специальной миссии Японии - государства избравшего пацифизм. Идеи пацифизма и особой роли японцев в распространение его очень близки и понятны многим японцам. А в довершении к этому, Фудзивара говорит не о пассивном пацифизме - невмешательстве, а об активном пацифизме, который соответсвует духу времени и сможет поднять престиж Японии, поможет ей утвердиться как независимому от Америки государству. Похоже, что идеи пацифизма, отредактированные согласно требованиям времени, все еще являются работающим компонентом японской самоидентификации.
В-третьих, национальное сознание, о котором говорит Фудзивара, не ставит в центр своей теории осознание интересов страны, а скорее уводит читателя к возрождению морально-нравственных ориентиров, которые и должны стать достоинством нации, которые Япония сможет предъявить миру. Эти достоинства нации зачастую идут в разрез с политическими и экономическими интересами, но это именно то, что с течением времени принесёт Японии славу, процветание, а также внесет вклад в ее систему безопасности. Таким образом Фудзивара четко проводит линию, между опасным национализмом и привычными всем идеями о культурной уникальности и рафинированность японцев – национализм, который он видит исключительно как «опасную иделогию, которая ставит во главу интересы только своей страны, игнорируя все другие страны», неизбежную и потому допустимую только для государственных деятелей и чиновников. (Фудзивара:113-114)
Можно ли назвать популярность этой книги всплеском национализма в Японии. На мой взгляд, нет. Напротив, популярность этой книги демонстрирует, что национальное самосознание не так далеко шагнуло от сложившихся ранее норм и шаблонов - большинство все еще верит в особую миротворческую миссию, возложенную на Японию, и в то, что культура и традиции Японии настолько уникальны, что она может внести свой особый вклад в развитие мира и гармонии. Наиболее сильное изменение произошло в том, что большинство японцев захотело быть «как все». Большинство привлекает общепринятый в мире взгляд на то, что национализм это плохо, но патриотизм это хорошо, и эту тенденцию в виду ее обыденности врядли можно назвать нездоровой.
Однако эта книга делает очевидным и то, что теория об уникальности японского характера, долгое время культивирующаяся в Японии и считающаяся безопасным проявлением национальной самоидентификации, не вписывается в общепринятые шаблон восприятия национального самосознания. Прежде всего бросается в глаза ее несоответствие мировым тенденциям – поиску общечеловеческих ценностей. На этом фоне, теория об уникальность японского характера смотрится весьма не безобидной, и вызывает, лучшем случае, недоумение. Распространенность и вездесущность этой теории привела к тому, что все издания о Японии различного толка и назначения пестрят предупреждениями о том, что в Японии процветает бытовой национализм и этноцентризм. Если уже последовательно менять шаблон восприятия национализма, то очередным шагом должна стать редакция и пересмотр нихондзинрон, и вполне уместно это будет сделать накануне летних Олимпийских игр 2020 года.
