Первый раз у меня
возникла мысль, что я полюблю австралийскую глушь, когда я прочитал, что пустыня
Симпсона, территория которой намного больше, чем многие европейские страны,
была названа в 1932 году в честь производителя стиральных машин Альфреда
Симпсона (именно того Альфреда Симпсона, который организовал аэросъемку
Австралии). Впечатлило меня даже не то, что человек, в честь которого названа
пустыня, был столь приятно негероичен, а скорее факт того, что на австралийских
широтах 100000 квадратных миль существовали без названия еще каких-то 70 лет
назад. Среди моих близких родственников есть люди, которые носят свое имя
гораздо дольше, чем эта пустыня.
Но в этом и есть
вся суть австралийской глуши – она настолько огромна и неприступна, что там до
сих пор остались островки, ненанесенные на карту. Даже про Улуру, как нам
теперь необходимо именовать Айрес Рок, всего еще сотню с небольшим лет назад
никто, за исключением аборигенов, которые присматривали за ней, ничего не знал.
Да и определить, где начинается глушь, тоже непросто. Австралийцы для всего,
что слегка напоминает сельскую местность, используют емкий термин - «заросли», которые
не совсем ясно в какой момент становятся «глушью». Если продвигаться далее, то
через каких-нибудь две тысячи c лишним миль вы опять наткнетесь на «заросли», затем
опять - города, а потом - океан. И это, собственно, и есть Австралия.
И так, в компании
дружелюбного молодого человека в шортах и вылинявшей футболке, фотографа
Тревора Рэя Харта, я поймал такси и доехал до Сиднейской Центральной Станции,
которая представляет собой грандиозную груду камней. Мы определились куда идти в
этои мрачном, отмеченном следами времени, вокзальном помещении и нашли наш
поезд.
Мы прошли вдоль
дугообразной платформы одну треть мили. Индийско-Тихоокеанский экспресс
полностью отвечал обещанному в брошюре: он лоснился серебристыми боками, блестел
как начищенный никель, пыхтел, обещая предстоящее приключение, которое
начинается с путешествия на мощной машине. Вагон «Ж» был одним из семнадцати
вагонов, и находился на попечении жизнерадостного стюарда Терри, который
предусмотрительно вносил местный колорит, сопровождая каждую фразу типичными
австралийскими жизнерадостными репликами.
Вам нужен стакан
воды?
- «Не беспокойся,
приятель. Принесу в один миг.»
Вы только что
получили известие о том, что ваша мать умерла?
- «Никаких трагедий. Она будет как огурчик!»
Он показал нам наши
места: два отдельных купе по обе стороны от узкого, обитого пластиковыми,
панелями коридора. Купе были поразительно крошечными, такими крошечными, что
если в них неудачно согнуться, то можно застрять.
- Это купе? Вот это
и есть наше купе? - спросил я с легким ужасом в голосе.
- Не беспокойтесь,
тут немного тесновато, но здесь есть все, что вам может понадобиться, - с сияющим
видом ответил Терри.
И он был прав. Все,
что могло потребоваться в жилом пространстве, имелось в этом купе. Просто оно
было очень компактным - не больше стандартного платяного шкафа. Зато, это было
чудо эргономики. Было там встроенное и
довольно удобное кресло, отдельный умывальник и туалет, небольшой шкаф,
полка над креслом, рассчитанная на один очень маленький чемоданчик, две лампы
для чтения, также в купе лежала пара полотенец и небольшой пакет для мусора. В
стену была встроена раскрывающаяся узкая кровать, которая скорее вываливалась,
как плохо спрятанный труп, нежели раскрывалась, в чем я, как возможно и другие
легкомысленно-любопытные туристы, смог убедится после того как,
заинтересовавшись : «А что же спрятано за той дверью?», -задумчиво ее приоткрыл.
Тем ни менее, это неожиданно помогло мне убить оставшиеся до отправления
полчаса, которые ушли на высвобождение защемленных пружинами выступающих частей
тела.
Паровоз, наконец,
громыхая проснулся, и мы заскользили, удаляясь от перрона Центральной Станции.
Это было начало нашего пути.
Всего одно
мгновение и впереди у нас три дня путешествия до Перта. Однако, нашим заданием было
сойти в городе Броукен Хил, издавна специализирующемся на горной разработке, и
посмотреть, что собой представляет австралийская глушь, проверить, что может там
нас укусить. Для нас с Тревором путешествие будет состоять из двух частей: одна
ночь до Броукен Хил, а затем трехдневное путешествие через плато Налларбор.
Поезд медленно катился по бескрайнем окрестностям Сиднея: Флемингтон, Ауберн,
Парраматта, Даунсайд, местечку с забавным названием – Укоренившийся Холм, а
затем, на подходе к Голубым Горам, набрал скорость. Дома поредели, открылись
полуденные виды на окруженные крутыми склонами бескрайние долины, подернутые
дымкой эвкалиптовые леса, чье тихое дыхание дало горам их неповторимый оттенок.
Я отправился
обследовать поезд. Наши владения, отсек первого класса состоял из пяти вагонов,
вычурно отделанных бархатом а-ля бордель конца позапрошлого века,
вагона-ресторана и вагона-салона, выполненного в более современном стиле.
Последний был оснащен мягкими диванами, многообещающей барной стойкой и
непрестанным музыкальным сопровождением, которое, скорее всего, было сборником
«песен, которые вы надеялись никогда более на услышать номер двадцать». Когда я
проходил через салон, там как раз заунывно пел дуэт из «Фантома оперы».
За первым классом
следовали вагоны чуть ниже класса – «класса отдыхающих», которые практически
ничем не отличались за исключением вагона-ресторана, где стояли обычные
пластиковые столы и буфетная стойка (по всей видимости столы после обедов и
ужинов никто не протирал, а надо бы). Отсек, который шел далее, был отделен
запертой дверью без окон.
- А что за этой
дверью? - спросил я у буфетчицы.
- Пассажирский
вагон, - сказала она с ужасом в голосе.
- Эта дверь всегда
закрыта?
- Всегда, - сказала
она трагично-серьезно.
Пассажирский класс
стал моей навязчивой идей. Но тут наступило время ужина. По радио объявили, что
пассажиры первого класса приглашаются в вагон-ресторан. Из колонок доносилось
блеянье Этель Мериман: «Нет бизнеса равного шоу-бизнесу». Что ни говори, а у
тетки мощные легкие.
Несмотря на всю
поддерживаемую внешнюю респектабельность, Индо-Тихоокеанская железная дорога
пока еще сущий младенец по сравнению с другими железнодорожными сетями. Она
была основана в 1969 году, когда через всю страну проложили новую
железнодорожную линию с унифицированным размером колеи. До того момента, в силу
различных завуалированных причин, которые в большинстве случаев были ничем иным
как завистью и недоверием регионов по отношению к друг к другу, австралийские
железнодорожные ветки имели разный размер колеи. В Новом Южном Уэйлсе размер
был один метр сорок четыре сантиметра. Виктория выбрала более просторный
вариант, сделав колею шириной один метр шестьдесят сантиметров. Квинсленд и
Западная Австралия подошли к вопросу более расчетливо и стандартизировали
ширину один метр семь сантиметров ( что немногим отличается от вагончиков,
которые можно встретить в тематических парках, - должно быть пассажиры
свешивали ноги из окон, чтобы удобнее было сидеть). Южная Австралия
изобретательно использовала все три типа. Пересекая страну с западного на
восточное побережье пассажиры и грузы должны были пересаживаться и выгружаться
с одного поезда в другой пять раз. Сумасшедшая и муторная процедура. Но в конце
концов здравый смысл восторжествовал, и все линии были заменены на новые.
Теперь это вторая после Российской Транссибирской Магистрали по непрерывной
протяженности железная дорога.
Все это мне стало
известно благодаря паре преподавателей средних лет из провинциального города в
Квинсленде, Кэйту и Дафне, с которыми мы с Тревором ужиноли вместе. Для их
преподавательской зарплаты – это было большое путешествие, и Кэйт добросовестно
к нему подготовился. Он с энтузиазмом говорил о поезде, пейзажах, недавних
лесных пожарах – мы как раз проезжали Литгоу, где сотни гектаров были выжжены,
и два пожарника погибли при тушении огня месяц назад, но когда я спросил про
аборигенов (в новостях постоянно обсуждали земельные реформы), он неожиданно
потерял нить разговора и замялся.
- Это большая проблема, - сказал он, тяжело
уставившись в тарелку.
- В школе, где я преподаю, в семьях аборигенов
родители получают пособие и... Они пропивают эти деньги, а потом слоняются без
дела, переходя с места на место. И преподаватели вынуждены... Вынуждены кормить
детей. Кормить на собственные деньги. А иначе дети просто умрут от голода,-
продолжила нерешительно Дафне.
- Это огромная
проблема, - сказал Кейт, все так же неотрывно глядя в свою тарелку. - Но они
прекрасные люди. Прекрасные люди, когда не пьют.
Эта тема свела на
нет нашу непринужденную беседу.
Тревор и я после
ужина подались в вагон-салон. Пока Тревор заказывал у барной стойке, я
погрузился в мягкое кресло и смотрел на сумеречные пейзажи. За окном был засушливый
пейзаж. С праздным любопытством я заметил, что фоновая музыка сменилась, и вместо
«любимых песен из кинофильмов», теперь звучали мелодии в стиле «вечеринка в
доме престарелых». Когда мы вошли, играла «Выкатывай бочку», которая сменилась
на «Тут-тут-тутси, прощай».
- Интересный у них
тут выбор музыки, - сухо поделился я с сидящей напротив парочкой.
- Да, замечательный!
– ответили они мне жизнерадостным хором.
Подавив готовый
вырваться протест, я разочаровано повернулся к мужчине, который сидел позади
меня. Пожилой мужчина, интеллигентного вида, в костюме был подавлен тем, что
никто кроме него не соблюдал дресс-код. Мы поговорили с ним о всяких пустяках.
Он был адвокатом, вышедшим на пенсию, и направлялся к своему сыну в Перт. Выглядел
он рассудительным и перспективным собеседником, поэтому я поведал ему надававшую
мне покоя беседу с учителями из Квинсленда.
- А, аборигены...
Это большая проблема, - сказал он и величественно кивнул.
- Мне тоже так
показалось.
- Им бы только
слоняться без дела! Всем без исключения!
Я пораженно поднял
глаза и увидел не его лице следы еле сдерживаемого гнева.
- Каждому из них!
Сукины дети! - сказал он. Его челюсти дрожали от возмущения. Затем он встал и,
не говоря ни слова, вышел.
Я подумал, что
аборигены – это то, что мне стоит хорошенько изучить, а пока придерживаться в
разговоре непринужденных тем: погоды, ландшафтов, музыки; пока я не разберусь в
чем там дело с аборигенами.
Самое замечательное
в поездах то, что в отличие от гостиницы, пейзаж за окном постоянно меняется.
Утром я проснулся и увидел абсолютно новый мир: красную землю, низкорослые
кустарники, огромное небо и плавно закругляющийся горизонт, изредка прерываемый
остовами эвкалиптовых деревьев. Пока я всматривался со своего узкого помоста,
парочка кенгуру, напуганная поездом, подпрыгивая скрылась из поля зрения. Это
был незабываемый момент. Я в Австралии!
Чуть позднее восьми
утра мы прибыли в Брокен Хил, где, щурясь от яркого света, сошли с поезда.
Душный, жаркий воздух висел над землей,-
был он подобен жару, что обдает
ваше лицо, когда вы открываете духовку, чтобы проверить прожарилась ли индюшка.
Соня Стабинг, доброжелательная молодая девушка из местного туристического агентства,
которая должна была нас встретить и отвести в агентство по прокату автомобилей,
поджидала нас на платформе.
- Какая здесь самая
высокая температура? - спросил я, тяжело дыша.
- Ну, где-то 48
градусов.
- Это 118 по
Фаренгейту!- воскликнул я после минутного размышления.
Она безмятежно
кивнула и добавила:
-Вчера было 42.
Еще минута на
вычисление и я произнес:
-107 по Фаренгейту!
Это слишком жарко!
-Да, очень жарко, -
согласилась она.
Брокен Хил был
восхитительно приятным местечком: чистым, остриженным,
жизнерадостно-процветающим. К сожалению, это было совсем не то, что мы искали.
Мы искали настоящую глушь, где мужчины суровы, а овцы нервны. А здесь были
кафе, книжные магазины и туристические агентства, предлагающие отдых на Бали и
в Сингапуре, а в городском доме отдыха шли постановки Ноела Корварда. Брокен
Хилз не был глушью. Он был скорее Хэмптонз
с подогревом.
Перспективы начали
вырисовываться, когда мы пошли в прокат автомобилей Лена Волика, чтобы
обзавестись полноприводной машиной для передвижения по палимой солнцем глуши.
Лен оказался жилистым, энергичным и дружелюбным мужчиной преклонных лет,
который выглядел так, как будто каждый день занимался различными видами спорта,
сопряженными с риском для жизни на свежем воздухе. Он проворно сел за руль, и с
беглостью, рассчитанной на способных и знающих слушателей, пояснил нам устройство
машины. Панель поблескивала набором рычагов и ручек, датчиками и
переключателями неясного назначения.
- А теперь
представим, что вы завязли в песке и вам нужно усилить мощность неувязших
колес, - говорил Лен, когда я вновь очнулся от размышлений и погрузился в
лекцию.
- Вы нажимаете на этот
рычаг от себя, вот таким образом, сцепление мотора с колесами переводите на
где-то между двенадцатью и двадцатью семью, поднимаете элерон и включаете
двойную тягу, но только не вот эту слева. Это очень важно. И что бы вы ни
делали, постоянно контролируйте датчики и не допускайте, чтобы было больше 180
градусов на карбюраторе, или все это железо рванет и вы застрянете в глуши.
Он выскочил из
машины и вручил нам ключи.
-В багажник я
положил вам двадцать пять литров дизельного топлива про запас. Это более чем
достаточно, если что-нибудь случится, - сказал он, внимательно оглядел нас, и добавил:
- Пожалуй, я положу
вам еще немного топлива.
- Ты что-нибудь
понял из того, что он сказал? - спросил я у Тревора, когда Лен ушел за
топливом.
- Ну что-то там про
рычаги, зажигание, - неопределенно ответил Тревор.
- А что будет если
мы где-нибудь застрянем или потеряемся, - окликнул я Лена.
«Что? Умрете,
конечно» - на самом деле Лен этого не говорил. Это фраза возникла у меня в
голове. Я читал записки людей, которые потерялись или застряли в глуши, как, к
примеру, открыватель Эрнес Джилс, который в течение многих дней провел,
скитаясь без воды, пока, по
счастливой случайности, не наткнулся
на детеныша валлаби, выпавшего из материнской сумки. В своих воспоминаниях
Джилс пишет: «Я набросился и съел его. Съел его целиком еще живого – со шкурой,
кожей, костьми, черепом и всем остальным». Прошу заметить, что это одна из
немногих историй со счастливым концом. Поверьте мне на слово, вы бы ни за что в
жизни не захотели бы потеряться в австралийской глуши.
Меня начинало
потряхивать от нехороших предчувствий, и восторженный крик Сони, заметившей
паука у наших ног, лишь усугубил это ощущение:
- Смотрите! Австралийская
вдова!
Если вы не в курсе,
то я поясню: австралийская вдова – это смерть на восьми ногах. Пока я и Тревор
пытались забраться на друг друга, Соня подцепила паука кончиками пальцев и
поднесла к нашим лицам.
- Да, чего вы так
испугались. Он мертв, - хихикая над нашей реакцией, сказала она.
Мы с опаской
уставились на кончики ее пальцев, сжимающие маленький предмет – паука с красным
предостерегающим пятном на блестящей спине. Казалось невероятным, что столь
мизерное создание может вызвать мгновенную агонию. Нестоит недооценивать, один
укус злобной австралийской вдовы в течение нескольких минут приводит к «интенсивным
судорогам, обильному слюно и потоотделению и, при отсутствии скорого
медицинского вмешательства, к летальному исходу». Примерно так описывает воздействие
укуса медицинская литература.
- Врядливы найдете
в глуши австралийскую вдову. Основной вашей проблемой будут змеи, - заверила
нас Соня.
Эта информация была
встречена взлетом вверх четырех бровей и молчаливым вопросом в глазах.
Соня кивнула и
продолжила:
- Коричневая змея,
тайпан, западная гадюка, желтоспинный тризм, восточная паховая граппа,
хитроумная гадюка...- я не помню точно, что она говорила, но это был очень
длинный список.
- Но, не
волнуйтесь. У большинства змей нет намерения причинить вам вред, поэтому если
вам встретиться змея, просто замрите и дайте ей спокойно проползти, пусть даже
и по вашим ботинкам, - добавила Соня.
Это был самый
бесполезный совет из всех, которые мне доводилось слышать.
Дополнительное
топливо было погружено, и мы забрались в машину, которая со скрежетом
подпрыгнула пару раз и, неожиданно отсалютовав дворниками, выехала на дорогу.
Согласно нашим инструкциям мы должны были отправиться на восток, где на
расстоянии 109 километров был расположен город Менинди, и встретиться там с
человеком по имени Стив Гарланд. Поездка в Менинди была чем-то абсолютно
противоположным кульминации путешествия событием. Мерцающий под раскаленным
солнцем пейзаж был непозволительно прекрасен. Нам посчастливилось увидеть столб
песка более тридцати метров высотой – наше первое торнадо. Двигаясь по
бескрайним просторам левее от нас, выглядело оно впечатляюще и безопасно. И это
было самое крупное происшествие, которое произошло с нами на пути в Менинди.
Дорога была новой, и машина скользила незаметно. Тревор остановился, чтобы
пофотографировать, а я в это время считал проезжающие машины. Их было четыре.
Если бы машина заглохла на дороге, то нам не пришлось бы ждать подмоги дольше
пяти минут.
Менинди была
скромной деревушкой на берегу реки Дарлинг: пара улочек с выжженными солнцем
домами, заправочная станция, два магазина, мотель Берка и Уилз ( пара
первопроходцев, которые, путешествуя в начале девятнадцатого века по
безжалостной австралийской глуши, нашли таки приключение на свою голову), гостиница Мэйденов, где Берк и Уилз провели
свою последнюю ночь перед тем, как встретиться со своей несчастливой судьбой на
бесплодных просторах, к северу от
деревушки.
Со Стивом Гарландом
мы встретились в мотеле и, чтобы отпраздновать наше благополучное прибытие и
прогресс машиностроения, отправились через дорогу в шумную суету Мэйденса. Бар
Мэйденса тянулся на все длину гостиницы и был заполнен прожжёнными солнцем
мужиками в шортах, обтягивающих майках с разводами пота и широкополых шляпах.
Было ощущение, что мы неожиданно попали в один из фильмов Пола Хогана. Это было
даже больше, чем фильмы Пола Хогана.
- Из какого из окон
они выкидывают трупы? – поинтересовался я у дружелюбного Стива. Я предполагал,
что Тревор приготовит свою аппаратуру, чтобы быть готовым заснять момент.
- Здесь ничего подобного
не происходит. У нас все вполне цивилизованно, совсем не так, как многие себе
представляют глубинку,- сказал Стив и с любовью обвел зал глазами, обменявшись
приветствиями с несколькими темными личностями.
Стив работал
фотографом в Сиднее, но затем его жена, Лиза Менке, была назначена главным
смотрителем национального парка Кинчега, и он, переехав вслед за ней, стал
работать в местном туристическом агентстве в отделе по развитию туризма. В его
ведомстве была территория площадью 67 тысяч квадратных километров, что
составляет половину Англии, но с населением две с половиной тысячи человек. В
его задачу входило убедить мнительных местных в том, что в мире есть люди,
готовые платить хорошие деньги, чтобы провести свой отпуск в неумолимо жарком,
сухом, пустынном, лишенном всяких особенностей месте. Следующей задачей было
найти этих самых людей.
Люди, живущие в
уединении под беспощадно палящим солнцем, совсем не всегда обладают умением
непринужденно общаться. Нам рассказывали про одного владельца магазина, который
в ответ на вопрос посетителя из Сиднея: « Где тут хорошо рыба клюет?» - удивленно
уставился на бедолагу и после долгой паузы сказал: « Где-где, в реке. Где она
еще по-твоему клевать может?»
Стив только
усмехнулся, выслушав эту историю, но признал, что чтобы заставить местных
понять скрытые возможности туристического бизнеса, необходимы усилия
сопряженные с определенным элементом случайности.
Я поделился с ним,
что ожидал найти Менинди более суровым местом, на что он мне ответил: «Завтра
покажет.»
И он был прав. На
утро мы выстроились в небольшую колонну, состоящую из автомобиля Стива с Лизой
и нашего с Тревором, и отправились в Белую Скалу - небольшую деревушку, расположенную
в 250 километрах к северу. Через 700-800 метров после того, как мы отъехали о
Менинди, асфальтовая дорога закончилась, уступив место земляной дороге с
рытвинами, колдобинами и твердыми, как железнодорожные рельсы выступами.
Поднимая клубы
рыжей пыли, в течение нескольких часов мы тряслись, пересекая восхитительно
жаркие, пустые и плоские пространства, хаотично покрытые пятнами спинэфекта,
странными кустарниками и обшарпанными эвкалиптами. Кроме этого можно было заметить
трупы кенгуру и греющихся на солнце гоан, как здесь называют больших, уродливых
ящериц. Одному богу ведомо, как живые существа выживают в этом сухом пекле.
Здесь можно увидеть русла рек, незнавшие воды 15 лет и более.
Переселенцам из
Европы понадобилось время, чтобы привыкнуть к предельной опустошенности
Австралии и удручающей неплодородности столь огромного массива. На начальном
этапе некоторые путешественники были настолько уверены в том, что они найдут
мощные системы рек и, возможно даже, внутреннее море, что они брали с собой в
экспедиции лодки. Томас Митчел, исследовавший бескрайние просторы западного
Нового Южного Уйлса и северную часть Виктории в 1830 году, таскал за собой две
деревянные лодки на протяжении 5000 километров, не имея ни разу возможности их
окунуть в воду, но так и не отказался от них. «Несмотря на то, что лодки и их
транспортировка были помехой в пути, я не хотел бы отказываться от столь
необходимого предмета в экипировке экспедиции,» - писал он сдержано после своей
третьей экспедиции.
Читая отчеты о первых
экспедициях, понимаешь, что первопроходцы до смешного не понимали всей глубины
того, что с ними происходит. В 1802 году, один из первых первопроходцев
лейтенант Фрэнсис Баралиер описывал температуру 28 градусов как удушающую. Можно предположить, что
на тот момент он только прибыл в Австралию. Его люди провели несколько дней в
безрезультатных попытках поймать кенгуру, пока их не осенило, что возможно они
будут более удачливы, если они снимут ярко-красные куртки. За семь недель они
прошли всего 210 километров, что составляло приблизительно два с половиной
километра в день.
От экспедиции к
экспедиции, руководители оных до комичного умышленно не могли обеспечить себя
необходимым снаряжением. Геодезист Джон Оксли возглавил пятимесячную
георазведческую экспедицию в Лачлан и устье реки Маккваер в 1817 году, и при
этом взял с собой только 100 боезапасов – то есть менее одного патрона в день;
и практически не взял с собой запасных подков и гвоздей. Некомпетентность
первых европейских исследователей была предметом неизменного восхищения коренных
жителей Австралии, которые часто собирались, чтобы посмотреть на забавных
пришельцев. Один из летописцев мрачно заметил: «Для них наше замешательство
было неисчерпаемым источником для насмешек и веселья.»
В 1960 году Уилс и
Берк попали как раз в эту эпоху трагичной незадачливости. Они бесспорно
занимают пьедестал первенства среди австралийских первопроходцев, и являются
эквивалентом Льюиса и Кларка
в южном полушарии, но более комичны, потому как их экспедиция не привела ни к
какому открытию, стоила бешенные деньги и закончилась трагедией.
Их задача была четкой
и простой: найти путь от Мельбурна и южного побережья до северного залива
Карпентария. Мельбурн, превосходивший по величине Сидней, в те времена был
одним из важнейших и одновременно наиболее изолированным городом Британской
Империи. Треть года, а иногда и дольше, уходило на то, чтобы отправить письмо в
Лондон и получить ответ. В 1850 году Философский Институт штата Виктория решил
провести экспедицию и найти путь сквозь «мертвенные пустоты», как их поэтически
именовали. Целью экспедиции было установить телеграфную линию и соединить
Австралию с Восточной Индией, а в дальнейшем и с миром.
В качестве
начальника экспедиции выбрали полицейского ирландского происхождения, Роберта
Охара Берка, который никогда не был в австралийской глуши, ничего не знал об
экспедициях, был профаном в науках и, к тому же, был знаменит своей способностью теряться даже в населённых
районах. В качестве топографа был выбран молодой английский доктор по имени Уилиам
Джон Уилз, чье желание участвовать в экспедиции и его основная квалификация
были засчитаны достаточным основанием для этой роли. Из положительных моментов
хотелось бы отметить, что оба участника экспедиции были обладателями выдающихся
бород.
К тому времени
экспедицию в австралийскую глушь врядли можно было назвать новым веянием, и
даже не смотря на это она смогла приковать к себе внимание публики. Десять
тысяч человек выстроились вдоль дороги ведущей из Мельбурна и приветствовали
Великую Северную Экспедицию, стартовавшую 19 августа 1860 года. Экспедиционное
снаряжение был настолько громоздким, что потребовалось время с утра и до
четырех часов по полудню, чтобы привести его в движение. В число предметов
экипировки Берк посчитал необходимым включить китайский гонг, канцелярский
шкаф, тяжелый дубовый стол в комплекте с шестью стульями, набор инструментов
для ухода за лошадьми, который по описанию историка Глена Мак Ларена « был
качества позволяющего подготовить и представить лошадей и верблюдов на конкурсе
Сельскохозяйственного Общества».
Спустя несколько
дней все разом переругались с друг-другом. В результате чего шестеро человек
вышли из состава экспедиции, и дорога по направлению в Менинде была усыпана
провизией и скарбом, которые посчитали ненужными, включая 680 килограмм (
повторяю еще раз – 680 килограмм) сахара. Все, что можно было сделать
неправильно, они сделали неправильно. Непослушав совета, они отложили поход и
им пришлось совершать переходы в самый сложный период – разгар лета.
Со всем этим
багажом им потребовалось два месяца, чтобы пройти не единожды хоженый путь до
Менинди, который составлял всего 650 километров, в то время как обычное письмо
от Мельбурна до Менинди проходило это расстояние за две недели. В Менинде они
позволили себе расслабиться и насладиться скромным уютом гостиницы Мэйден, дали
отдых лошадям, перепаковали провизию и 19 октября направились в настолько «мертвенные
пустоты», что они даже не могли себе представить, что за этим скрывается. Перед
ними лежало 2000 километров мертвого пространства. И это был последний раз,
когда люди за пределами пустыни видели Берка и Уилиса живыми.
Продвижение по пустыне
было медленным и тягостным. К декабрю, когда они прибыли в местечко под
названием Купер-крик, которое расположено немного выше границы штата Квинсленд,
они прошли всего 680 километров. Снедаемый раздражением Берк решил взять троих
– Уилса, Чарльза Грея и Джона Кинга, и совершить молниеносный маршбросок до
залива. По его подсчетом, путешествуя налегке, он сможет достигнуть залива и
вернуться обратно за два месяца. Он оставил четырех человек присматривать за
лагерем и наказал, чтобы они ждали их возвращения три месяца, на случай если
экспедиция припозднится.
Продвижение по
пустыне было намного сложнее, чем они ожидали. Ежедневно дневная температура
поднималась выше 60 градусов. У них ушло не один, а два месяца только на то,
чтобы пересечь материк, но и их прибытие в конченый пункт назначения было нечто
противоположное апогею: полоса мангрвых деревьев перекрывала не только возможность
приблизится к морю, но и возможность увидеть его. И все же, они были первыми,
кому удалось благополучно пересечь континент. К сожалению, к этому моменту они
прикончили две трети своих запасов.
Развязка была
следующей: по дороге обратно у них закончились припасы и они чуть не умерли от
голода. К их ужасу, однажды, самый крепкий участник экспедиции - Чарльз Грей - упал замертво. Трое оставшихся членов экспедиции, оборванные, в
полу-бессознательном состоянии, продолжали идти. К вечеру 21 апреля 1961 года
они доковыляли до лагеря, чтобы обнаружить, что оставленная ими команда после
четырех месячного ожидания покинула лагерь именно в тот день, когда они туда
добрались. На дереве было вырезано послание:
Рыть
1 метр к северу
21 апр 1961
Разрыв тайник, они обнаружили
скудные остатки провизии и записку, даже без которой происходящие было
болезненно ясно: отряд потерял надежду и повернул обратно. Несчастные и
истощенные они поели и уснули. Утором они написали записку, в которой сообщили
о своем благополучном возвращении, и тщательно спрятали ее в тайнике, – спрятали
они настолько тщательно, что когда один из участников отряда, покинувшего
стоянку, вернулся на следующий день, чтобы еще раз проверить не вернулась ли
экспедиция, он не нашел никаких следов, говорящих, что кто-то провел ночь на их
бывшей стоянке и покинул ее наутро. Если бы он нашел их следы, то ему не
составило бы труда найти и их, бредущих по каменистому плато с нереализуемой
надеждой достигнуть полицейского поста, расположенного в 240 километрах от
места стоянки и неподалеку от горной вершины под названием Безнадежная.
Берк и Уилис умерли
в пустыне на приличном расстояние от Безнадежной горы. Кинг был спасен
аборигенами, которые выхаживали его в течение двух месяцев до прихода группы
спасателей.
Тем временем в
Мельбурне все еще ожидали триумфального возвращения героев-первооткрывателей,
поэтому новость о фиаско была словно гром среди ясного неба. Газета «Век» с
добродушным восхищением сообщила: «Экспедиционный отряд в полном составе рассыпался
как будто его и небыло. Некоторых уже нет в живых, часть отряда - на пути
назад, один прибыл в Мельбурн, а еще один член экспедиции находится в Аделаиде.
Экспедиция от начала и до конца была полным провалом».
Когда были
подведены итоги оказалось, что полная стоимость данного предприятия, включая
поиск тел Берка и Уилиса, составила 60 тысяч фунтов стерлингов, что многократно
превышало сумму, которую потратил Станлей на африканскую экспедицию, достигнув
при этом в разы больше.
Даже сейчас просторы
Австралии поражают своей бескрайностью. Хотя официально местность, которую мы
пересекали, считается полупустыней, более бесплодное пространство трудно себе
представить. Через каждые 25 километров нам встречались одинокие почтовые ящики
у обочин грунтовых дорог, ведущих к невидимым загонам для скота. Один раз мимо
нас, хрипя и дребезжа, с невероятной
скоростью, пронесся небольшой
грузовичок, поднявший ржавую пыль, которая клубилась еще на протяжение полутора
километров. Но на самом деле единственным развлечением было бесконечное
потряхивание и вихляние колес на рытвинах и ухабах изрытой колеями дороги. К
полудню, когда мы прибыли к Белой Скале, у нас было ощущение, что всю первую
часть дня мы находились в бетономешалке.
Сейчас невозможно
даже поверить, что Белая Скала, которая представляет смехотворно малюсенький
населенный пункт, опаленный лучами солнца, когда-то была процветающим городом с населением 4500 человек,
собственной больницей, газетой, библиотекой, торговым центром, гостиницами,
ресторанами, публичными домами и даже игровыми центрами. На сегодняшний день в
центре населенного пункта Белая Скала была пивная, прачечная самообслуживания,
ювелирный магазин и универсальный сервис - продуктовый-кафе-заправка. Население
насчитывает 80 человек. Все они живут в мире апатично-бездушной жары и пыли.
Если вам когда-либо придется искать людей с необходимой для покорения Марса
терпеливостью и стойкостью, то Белая Скала – это то, что вам нужно.
Из-за жары большинство домов встроены в вылинявшие
холмы, которые дали название городку. Наиболее амбициозной из всех построек и
несомненным магнитом притяжения для всех немногочисленных в этой глуши туристов
является подземная гостиница на 26 комнат, уходящая вглубь холма Смита.
Прогулка по его прорубленным в скале тоннелям напоминала погружение в эпоху
ранних Джеймс Бондовских фильмов, где в подземных комплексах агенты советских
спец-служб разрабатывают планы завоевание мира посредством воды из ледников
Антарктики или гигантского магнита для захвата Белого Дома. Преимущества
строительства внутри холма становятся очевидными, как только вы заходите в
гостиницу – температура 20 градусов круглый год. Комнаты были совсем неплохи, за
исключением того, что стены и потолки были как в пещере, и не было окон. Как
только вы гасите свет, наступает полный мрак и звенящая тишина.
Я затрудняюсь
оценить, сколько денег мне нужно заплатить, чтобы я согласился жить в
населенном пункте Белая Скала, но стартовая цена будет начинаться с нескольких
биллионов. В этом я был уверен, но когда мы с владелецем гостиницы, Леоном
Хорнби, сидели за кружкой пива на озелененной террасе, наблюдая неторопливо
подкрадывающийся вечер, я осознал, что готов слегка уступить в цене. Я уже было
собирался спросить Леона, урожденного горожанина, что удерживало его и его
очаровательную жену Мадж в этом богом забытом местечке, где дорога до
ближайшего супермаркета и обратно занимает шесть часов на машине по изрезанной
колеями дороге, и когда я уже было раскрыл рот, произошло невероятное. Стайка
кенгуру прискакала на просторную лужайку перед террасой, и они принялись
живописно резвиться; в то время как солнце словно с ослабленных канатов
театральных опор упало на линию горизонта, и вздымающееся к западу небо
окрасилось сотней всевозможных оттенков: ярко-розовым, насыщенно-фиолетовым,
рваными полосками темно-малинового, - и все это в масштабах, который вы даже не
можете себе представить, так как на расстояние 60 километров между нами и
горизонтом было только открытое пространство пустыни. Это был самый
удивительный закат, который мне пришлось когда-либо видеть.
- Я приехал сюда 30
лет назад на постройку загонов для овец, и совсем не собирался оставаться, но
это место каким-то непостижим образом пробирается в тебя. Я понял, что эти
закаты, я уже не смогу ни на что променять, – сказал Леон, предвосхищая мой
вопрос.
Я кивнул, поскольку
он поднялся, чтобы ответить на телефонный звонок.
- Когда-то, много
лет назад, закаты были еще лучше, - сказала Мадж. – К сожалению, скот истощил
здешние луга.
- Здешние луга?
- Да, здешние луга.
Ну, на самом деле не только скотоводство. В 1890 году здесь была страшная
засуха. Говорят, что земля так и не смогла оправиться от нее, и, наверное,
никогда уже не сможет.
Позднее Стив,
Тревор и я спустились в небольшую местную гостиницу, Белая Скала, расположенную
ниже по склону и очарование небольшого городка стало еще более заметным. В
гостинице была очень приятная пивная, настолько приятная, что я врядли
когда-либо бывал в столь славном месте. Оставим в стороне то, что австралийские
провинциальные пивные почти всегда расположены в аскетично-утилитарных местах,
с полами застеленными линолеумом, ламинатными поверхностями и с индустриальными
холодильниками со стеклянными дверьми,- все это окупается радостным настроем. По
большому счету, это заслуга владельца Грахама Уэлингса, жизнерадостного мужчины
с крепким рукопожатием и прической как у кино-звезды, и его умения заставить
каждого из посетителей почувствовать, что он основал этот бизнес именно в
ожидании того, чтобы в один прекрасный день вы прийдете к нему в заведение.
Я спросил, что
привело его в Белую Скалу.
- «Я был пастухом,
- ответил он, - пришел сюда в пятьдесят девятом, чтобы остричь овец, и больше
уже не покидал это место. Тогда, в прошлом, сюда было не доехать. Дороги были
ужасные. Нам потребовалось восемь часов, чтобы добраться сюда из Брокен Хил.
Сейчас любой может проделать этот путь всего за три часа, а тогда не было ни
одного гладкого сантиметра, дороги были как прыщавые щеки подростка. Мы
притащились, мечтая о кружке холодного пива, а здесь в то время еще не было
холодильников. Пиво было комнатной температуры, а комнатная температура была 43
градуса. И, разумеется, никаких кондиционеров. Электричества тоже не было, но
разве что были свои генераторы».
- Когда вам провели
электричество?
Он задумался на
мгновенье и сказал: « В 1993.»
Я подумал, что
ослышался и переспросил: «Когда?»
- «Ну, где-то
четыре года назад. У нас теперь и телики есть, - прибавил он с энтузиазмом в
голосе. – Два года назад появились.»
Он схватил
дистанционное управление и направил его на экран телевизора, прикрепленного к
стене. Когда телевизор возродился к жизни, Грэхам пробежал по трем имеющимся в
наличии каналам, каждый раз переходя с канала на канал он оборачивался к нам с
выражением скупого мужского восхищения в лице. Мне доводилось бывать в странах,
где люди до сих пор ездят на телегах и собирают сено граблями, и в странах, где
на ВВП всей страны невозможно остановиться на две ночи в Холидей Инн, но нигде
ранее мне не довелось поучаствовать в поклонении телевизору.
Грэхам выключил
телевизор и положил пульт на полочку так, как будто это был очень ценный
предмет.
-Да, тогда все было
по-другому, - сказал он задумчиво.
«И все еще и сейчас
есть», -подумал я.
[1] Хэмптонз - это объединенное название для
группы деревень, расположенных на Лонг Айлэнде неподалеку от Нью-Иорка.
