Глава 3

Глава 1

http://thelifeafterjapan.blogspot.com.au/2012/05/chapter-i.html

Глава 2

http://thelifeafterjapan.blogspot.com.au/2013/02/2-1932.html

Глава 3

              На утро Стив и Лиза сопроводили нас вдоль одинокой, грунтовой трассы до асфальтированной скоростной дороги на Вилканию, и там, мы расстались: они повернули на лево, чтобы ехать в Менинди, а мы с Трвором – на право, в направлении Брокен Хил; и чтобы завершить наше путешествие, сомкнув края неровного круга - нам предстояло проехать еще 197 километров прямого шоссе.

              У нас было полдня на ознакомление с Брокен Хил, и мы их провели, осматривая достопримечательности. Мы отправились в Силвертон – в прошлом шумный, горнопромышленный городок, в настоящем - фактически заброшенная деревня, за исключением одной большой пивной, которая считается самой фотографируемой и снимаемой пивной в Австралии. И не то, чтобы эта пивная была чем-то дико непохожа на другие, скорее дело было в том, что она находилась в удобной близости от кондиционированного комфорта Брокен Хил, но при этом выглядела так, как будто находится на краю света. Эта пивная фигурирует в качестве постановочной площадки в 142 фильмах: «Городок наподобие Алис Спринг», «Безумный Макс 2», и практически в каждой австралийской рекламе пива, которая когда-либо была создана. Это очевидно, что пивная держится на плаву за счет телевизионщиков и случайный туристов наподобие нас.

              Брокен Хил тоже переживал трудные времена. Даже по австралийским стандартам он удален отовсюду: он находится на расстоянии 1170 километров от Сиднея, центрального города штата, где принимаются все важные решения; поэтому жители Брокен Хил склонны считать, что там, в центре, о них позабыли. Ещё совсем недавно, в 1950 году,население города составляло 35000, а теперь здесь проживает только 23000. История города начинается в 1885 году, когда Чарльз Расп, проверяя оградительные заборы, наткнулся на невероятно богатые залежи серебра, цинка и свинца. Буквально в одну ночь, после этого открытия Брокен Хил превратился в процветающий город; тогда же возникла и частная компания - Брокен Хил Пропретари, которая и по сей день остается одним из колоссов австралийской индустрии.

              На пике развития, в 1893 году, в Брокен Хил было шестнадцать рудников, где работало 8700 шахтеров. В настоящий момент - открыта всего одна шахта, и работает там 700 человек; - это и есть основная причина сокращения населения. Хотя одна эта шахта производит столько же руды, сколько производили все шестнадцать на пике своей производительности. Разница заключается в том, что раньше - тысяча шахтеров ползали в тесных шахтах; а сейчас - горстка инженеров, при помощи взрывчатки, расчищает помещение сравнимое с добротным собором: со стометровыми потолками и величиной с футбольное поле; и после того, как пыль уляжется и перестанет звенеть в ушах, туда запускают группу рабочих на громадных бульдозерах, и они выскабливают всю, имеющуюся в наличие, руду. Это настолько эффективно, что лет через десять здесь вообще не останется руды; и вы можете сами догадаться, что станет с Брокен Хил.

              Между тем, Брокен Хил - это приятный маленький городок, насыщенный воздухом предпринимательства и процветания, который вызывает ассоциации со сценами из голливудских фильмов 1940-х годов с Джимми Стюартом и Диной Дурбин. Вдоль главной улицы стоят привлекательные дома в умереннонапыщенном Викторианском стиле. Желая передохнуть, Тревор и я отважились зайти в одну из внушительного вида гостинец; а нужно отметить, что в австралийском понимании, «гостиница» может обозначать гостиницу, гостиницу и пивную, просто пивную; и стоят они на каждом углу. Эта гостиница называлась Мариоз Палас, и была она огромной, занимая весь блок, с балконом, который тянулся вдоль всего периметра, переходя на другую стену, и был украшен сложными металлическими конструкциями. Внутри гостиницы освещение было тусклым, и стоял затхлый воздух. Бар, судя по всему, работал: в углу мерцал телевизор, вывески светились, но там не было ни одной живой души, и не было даже признаков чьего-то пребывания. Из бара можно было попасть в семь громадных залов: танцпол, обеденный зал, судя по виду, еще один танцпол – и все это выглядело так, словно в 1953, на их отделку были затрачены немалые деньги, но с тех пор, их так никто и не использовал.

              Дверь привела в холл с огромной лестницей. От пола и до самой крыши, между которыми было три этажа с высокими потолками, стены лестничных пролетов были поделены на панели разной величины, отделенные друг от друга полосками дерева; панели были превращены во фрески рукой неизвестного художника: некоторые из них были около метра в диагонали, некоторые - чуть поменьше. В основном на фресках были изображены идеалистическо-романтические пейзажи: стаи кенгуру, мирно пасущиеся у водоемов, бродяги, отдыхающие в тени эвкалипта. Все они были фальшиво-сентиментальными, но очаровательными, и принадлежали, без всяких сомнений, руке талантливого мастера. Не отдавая себе отчета, мы стали медленно подниматься вверх, переходя в молчании от одной картины к другой.

«Не плохо, да?» - послышался голос; мы обернулись и увидели молодого человека, наблюдавшего за нами снизу без всяких видимых следов недовольства тем, что мы проникли в его владенья. Он тщательно вытирал руки тряпкой от самых предплечий, словно только что вычистил огромный котел.

- Их нарисовал один черный чувак по имени Гордон Вайе,- продолжил он. – Очень интересный чувак. Он не делал никаких набросков или чего-то там в этом роде, не строил всяких предварительных планов. Он просто брал кисти и краски и рисовал. И к концу дня - картина готова. Потом он получал деньги у владельца - и был таков. Шел бродить. Ну, вы знаете, что это такое? И через какое-то время: может через неделю или две, а может и через несколько месяцев, возвращался обратно и рисовал ещё одну картину, получал деньги и опять исчезал, до тех пор, пока он не нарисовал все. Затем он исчез навсегда.

- И что с ним стало?

- Не знаю. И не думаю, что кто-то знает. А вы, ребята, откуда будете?

- Из Америки и Англии, - сказал я, указав поочередно на каждого из нас.

- Далеко же вы забрались. Могу предположить, что вы пришли сюда, чтобы выпить холодненького пивка.

Мы последовали за ним к барной стойке, где он выставил пред нами две огромные кружки пива Виктории Биттер.

- Замечательная гостиница, - сказал я, хотя на самом деле так не считал.

Он посмотрел на меня с легким сомнением и сказал:

- Ты можешь стать ее владельцем, если захочешь. Она выставлена на продажу.

- Да? И сколько ты за нее хочешь?

- 1 700 500 баксов.

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы собрать слова в предложения:

- Это огромные деньги.

В его глазах читалось согласие.

- На много больше, чем большинство местных могут выложить за нее. В этом нет сомнений.

Затем он взял ящик и исчез, выскользнув в дверь, находящуюся позади него.

Мы хотели его еще пораспрашивать, а после, нам потребовалась следующая порция пива, но он так и не появился.

На следующее утро мы сели на второй из двух еженедельных поездов, направляющихся в Перт. В восхитительно охлажденном вагоне-ресторане, мы с Тревором разложили на столе карту Австралии и с изумлением обнаружили, что вся наша продолжительная поездка составляла всего лишь мизерный отрезочек на поверхности этой страны, а если говорить витиевато-литературно – родинку на теле Австралии. Это - необъятная страна; и нам еще предстояло проехать 3227 километров, чтобы достигнуть Перта. А заняться было особо нечем – только сидеть и наслаждаться пейзажами.

После жары и пыли провинции, я был рад вернуться в чистый и четко отрегулированный мир поезда, и с радостью и благодарностью отдал себя в руки размеренной рутины. Для себя я решил, что врядли в мире есть что-то лучше, чем жизнь в поезде. Утром, в неопределенный момент, а именно в то время, когда вы вышли на завтрак, кровать магическим образом исчезает в стене, а вечером - так же магически - появляется, но уже со свеженакрахмаленными простынями. Три раза в день вас приглашают в вагон ресторан, и там дружелюбные и услужливые официанты подчуют вас тщательно продуманным ужином. Между приемами пищи ничего не остается кроме как читать, наблюдать из окна за бесконечно стелющимся пейзажем, или болтать с соседями. Тревор был неугомонен и явно томился взаперти, потому что он молод, полон жизни и в очередной раз забыл взять с собой одну из моих книг, которые бы помогли ему забыть о времени; я же наслаждался каждой минутой этого нетребовательного времени.

Если все ваши нужды удовлетворены, и нет необходимости брать на себя ответственность за сделанный выбор, то через некоторое время вы обнаружите, что все ваши мысли поглощены абсолютно нелепыми вопросами, которые все еще находятся на вашем усмотрении – принять душ сейчас, или погодя; стоит ли оторваться от стула, чтобы налить себе еще чашечку бесплатного чая, или поддаться дьяволу и купить бутылку пива Виктория Битте; сходить ли в купе за забытой книгой, или просто поглазеть в окно на пейзажи, кенгуру и эмю. Если вам кажется, что это всё равно, что быть похороненным заживо, то вы заблуждаетесь. Это было самое лучшее время в моей жизни. Быть заложником поезда – удивительно успокаивает нервы. Это было словно предварительный просмотр того, какой будет жизнь после восьмидесяти. Восьмидесятилетние старики, как правило, очень любят рассеяно смотреть в окно, дремать в кресле, навевать зевоту на  любого, кто был достаточно глуп, чтобы сесть рядом с ними, – осознание этого для меня было особо ценным. Вот это и есть жизнь!

В этот раз наши попутчики были поинтереснее. Среди них был Фил– гравер из Ньюкасела; Роуз и Билл – тихая, сладкая парочка, они ехали на встречу со своим сыном, горным инженером из Калгори; три белобрысых парня из клуба по бейсболу на траве в Ньютрал Бэй – они пили как моряки в увольнении; и замечательная, тощая, как швабра, непрестанно смолящая и постоянно подвыпившая дама, чьё имя, похоже, никто не знал, и которая на любой вопрос, обращенный к ней будь то «Доброе утро!», «Хорошо отдохнули?", "Меня зовут Бил, а это Тревор.» - всегда хихикала, кричала: «Да!»; и тут же делала большой глоток шираза. В такой компании вечера проходили очень весело – настолько весело, что мои заметки того периода написаны в основном на спичечных коробках и на подставках для пива – костерах, и отличаются особенной непоследовательностью ( « На Н. в мужском туалете напал верблюд. Алис Спринг, 1947 год. Супер!»). И все же, в моих воспоминаниях это поездка останется веселым событием, и это самое главное.

На второй день после нашего отправления из Брокен Хил мы оказались во владениях пустыни Налларбор. Многие, включая самих австралийцев, полагают, что название Налларбор пришло из языков аборигенов, но на самом деле, это искажение латинского словосочетания «без деревьев»,- и это самое подходящие название для этого места. Сотни километров плоской, как море в штиль, равнины угрожающе пустынны: только пылающая, красная земля, островки кустарника и спинэфекта, и хаотично разбросанные булыжники цвета плохих зубов. На территории в четыре раза превышающей размеры Бельгии – нет ни одной тени. Это одно из самых неприступных мест на земле.

После завтрака поезд приблизился к самой прямой железнодорожной трассе в мире: 478 километров без единого изгиба, а ближе к полудню мы были в Куке – небольшом поселении, на фоне которого Белая Скала выглядит доступным и оживленным городом. 800 километров до ближайшего населенного пункта и к западу, и к востоку, 800 километров до ближайшей асфальтированной дороге к югу, и 1600 к северу; Кук существует исключительно как водо- и газо-заправка для проходящих мимо поездов. Рядом с железнодорожными путями стоит баннер, на котором написано: «Следующая заправка и запас продовольствием только через 800 км.» - обескураживает, не так ли?

В Куке нам нужно было убить два часа, и одному богу известно, почему нам надо было там находиться так долго. Всем разрешили выйти из поезда и осмотреть окресности. Передвигаться без необходимости опираться на раскачивающиеся стены было несомненно приятно, но эта приятная сторона нахождения в Куке быстро померкла. В городе не было ничего примечательного: железнодорожная станция и почта, десяток блочных одноэтажных домов, маленький магазинчик с пустыми прилавками, дом культуры, безлюдная школа ( это было как раз во время летних каникул), открытый бассейн, который тоже не работал, и взлётно-посадочная полоса. Жара была изнуряющая. Со всех сторон пески пустыни наступали на город, как воды всемирного потопа.

Когда я стоял с открытой картой Австралии в руках, изучая ее просторы и пытаясь постигнуть непостижимое – факт того, что следующая заасфальтированная поверхность ожидается только через 1770 километров, подскочил Тревор и сообщил, что нам дали разрешение на часовое путешествие в локомотиве, чтобы он смог пофотографировать природу. Это было редкой удачей, и несомненно, радостной новостью. Перед самым отправлением мы забрались в локомотив вместе с водителями Ноелом Код и Шином Уилз, которые вели состав до Калгори.

Нашим непринуждённо-добродушным водителям было где-то около тридцати. Водительская кабина была удобна и отдавала домашним уютом –  своего рода высокотехнологичным уютом. Она была оснащена навороченной панелью управления со множеством ручек и рычагов, тремя коротковолновыми радиоприемниками, двумя дисплеями, и помимо всего этого, домашними электроприборами: электрочайником, небольшим холодильником и электроплиткой. Код встал за пульт управления, защелкал, переключая датчики управления, передвинул рычаг коробки передач на несколько сантиметров, и поезд тронулся. Через несколько минут мы уже набрали максимальную скорость – 100 километров в час.

Я сидел неподвижно, боясь нажать на что-нибудь, что поможет нам стать сюжетом вечерних новостей, и наслаждался неожиданной для поездки в поезде возможностью любоваться пейзажем, разворачивающимся непосредственно перед поездом. Перед нами прямой линией разворачивались одинокие железнодорожные пути – две параллельно блестящие полоски метала – убийственно прямые и нестерпимо блестящие под солнцем, пересекаемые бесконечным количеством цементных шпал. Где-то на абсурдно удаленной линии горизонта, две блестящие полоски сходились в одну мерцающую точку. Бесконечно и монотонно мы утюжили бетонные шпалы по мере продвижения, но как бы мы не продвигались вперед, мерцающая точка на горизонте неизменно стояла на том же месте. У вас бы не хватило терпения наблюдать за ней, хорошо, у меня не хватало терпения наблюдать за ней – это вызывало страшную головную боль.

- Когда будет следующий поворот? - спросил я.

- Через 360 километров, - ответил Уилз.

- Это же умом тронуться можно!

- Нет! – ответили хором они оба.

- А можно здесь увидеть что-нибудь помимо пустыни?

- Ну, кенгуру, или верблюдов можно иногда увидеть. Где-то раз в сто лет можно увидеть мотоциклиста, - ответил Код.

- В самом деле?

- Вон там, - указал он на неухоженную гравийную дорогу, идущую вдоль железнодорожного полотна,- это почему-то особенно популярно среди японцев. Что-то связано с инициацией или принятием в группу.

- На прошлой неделе мы видели мужика на велике, - прибавил Уилз.

- Не может быть!

- Японца.

- С ним было все в порядке?

- Если, тебя интересует мое мнение, то он явно не в своем уме, а так – выглядел он неплохо и даже помахал нам рукой.

- Это же опасно!

- Ничего страшного, если не съезжать с дороги. В неделю здесь проходит от 50 до 60 составов, и никто не оставит на произвол судьбы человека, нуждающегося в помощи.

Мы прибыли на запасной путь под названием Дикинг, где Индийско-Тихоокеанский экспресс должен был переждать и дать дорогу грузовому поезду; на этой остановки нам надлежало вернуться в свой отсек. Мы выпрыгнули из локомотива и быстро засеменили в свой вагон. ( Уверяю вас, вы бы тоже побежали в припрыжку, если бы оказались рядом с дышащим жаром поездом в раскалённой пустыне). В дверях первого пассажирского вагона нас ожидал Девид Гудвин, бригадир поезда, он помог нам взобраться, что совсем непросто, если у вас нет платформы под ногами; и мы практически ввалились в вагон. Оглядевшись, я обнаружил, что мы находимся в запретном пассажирском отсеке. Меня никто никогда в жизни так не разглядывал. По мере нашего продвижения вслед за Девидом через два пассажирских вагона, за каждым нашим движением угрюмо наблюдали 124 пары осунувшихся глаз. Это были люди, у которых не было вагона ресторана, бара, или уютной полки, чтобы поспать. Они двое суток ехали сидя и им предстояло еще проехать 24 часа до Перта. Я почти уверен, что если бы нас не сопровождал бригадир поезда, они бы нас съели.

С первыми лучами мы прибыли в Перт и с радостью сошли с поезда на твердую землю, где мы переполнились непропорционально-громадным, если сравнивать с проделанным путем, чувством собственной удовлетворенности от достигнутого. Я понимаю, что для того, чтобы нам добраться до Перта, от нас всего-то и требовалось, чтобы посидеть спокойно 72 часа; и все таки, мы сделали то, что большинство австралийцев никогда не делает – пересекли всю Австралию поперек.

Каким бы неубедительным и очевидным этот вывод ни был, но масштабы Австралии уникальны. И этот вопрос не сводится примитивно только к расстояниям, хотя одному богу известно, какие они тут невообразимые, но и абсолютной опустошенности этих пространств. 800 километров в Австралии – это совсем не тоже самое, что и 800 километров в другой точке земного шара; и единственная возможность понять это – пересечь страну наземным способом.